CD: Башлачёв Александр "Речной вокзал" (2CD)
Цена: 1600 р. Издательство: Отделение ВЫХОД, 2025 Вес: 100 г.
CD1 1. Все от винта! 2. Мельница 3. Некому берёзу заломати 4. Лихо 5. Посошок 6. Абсолютный Вахтёр 7. Грибоедовский вальс 8. Зимняя сказка 9. ПетербургскаЯ свадьба 10. Время колокольчиков CD2 1. Егоркина былина 2. Имя имён 3. Не позволяй душе лениться 4. Новый Год Александр Башлачёв — песни, пение, гитара 14 января 1988 года Москва, Речной вокзал, квартира Егора Егорова Использована оригинальная запись Олега Ковриги Полностью издаётся впервые Реставрация записи: Евгений Гапеев Фото: Равиль Дианов Дизайн: Алексей Воропанов В декабре 87-го года мы устроили концерт «Среднерусской Возвышенности» в общежитии ВГИКа. Поскольку организация такого рода мероприятий всё ещё числилась «незаконным промыслом», я договорился с определённым числом людей, с которыми мы провели уже немало концертов, сколько (примерно) каждый обязуется привести народу и, соответственно, сколько денег он сдаёт в «кассу». А билетов не делали вообще, дабы нас нельзя было поймать за хвост. В результате я влетел на 170 рублей. На этот момент это было полторы моих месячных зарплаты. Я составил таблицу. В левой колонке было имя человека, с которым мы договаривались. В средней — число людей, которых он должен был привести. А в правой — число реально приведённых им людей. Внизу был подведён печальный итог. Я показал эту таблицу всем действующим лицам, не обозначая словами, 2 чего я от них хочу. Все расстраивались и качали головами. Хотя это были лучшие люди, на которых можно было положиться в большей степени, чем на других. И только Егор Егоров, дружок мой, посмотрев на эту таблицу секунд пять, сказал: — Так. Всё понятно. Но денег у меня сейчас, как ты понимаешь, нет. (Как, естественно, не было их и у всех остальных.) Зато сейчас у меня в квартире можно что-нибудь устроить. Давай попробуем частично восполнить потери таким путём. Я нашёл Сашу: — Давай, — говорю, — ещё один квартирник устроим. — Давай. Только, если получится, можно попробовать собрать не двадцать пять, как обычно, а сорок? Извини, что торгуюсь. К этому моменту инфляция уже продвинулась довольно далеко — и его просьба была вполне оправданной. — Конечно, — говорю, — попробуем. Правда, должен тебе честно сказать... (И изложил ему наш с Егором коварный план.) — На это могу тебе тоже честно сказать, что, если бы мне сейчас не были нужны деньги, я бы выступать не стал. На самом деле, мне сейчас петь совершенно не хочется. В результате состоялся концерт 14-го января 88-го года у Егора Егорова на «Речном вокзале». Правда, звук там не очень, потому что Саша случайно ударил гитарой по микрофону — и развернул его. А я подумал: «Сколько уж раз писали, не буду я лезть туда. Пускай пишется, как оно есть». А зря. Я ему, естественно, отдал сорок, а не двадцать пять. Он спрашивает: — Ну, как, тебе-то удалось как-то восполнить потери? — Удалось, удалось... — А пел-то я, хоть, ничего? — Хорошо, конечно, пел. Правда, я в последнее время больше люблю потом слушать это сам. А на концерте воспринимаю хуже. — Да, я тоже... В начале февраля (или в конце января) мы устроили ещё один Сашин концерт. Это было у нас в ИНЭОСе (то есть в Институте Эле-ментоорганических Соединений Академии Наук СССР). Я уже тогда там работал, но организатором и главным двигателем концерта был не я, а Юра Словоохотов. Перед этим мы с Мишей Симоновым договорились, что надо обязательно записать Башлачёва в студии. Ну, сколько, в конце концов, можно тянуть? Время идёт, а записи, в основном, квартирные, на подручных средствах. Миша говорит: «Давай, недели через две. Мне ещё надо достать...» — то-то и то-то. И вот, мы стоим в 129-й комнате у подоконника — и я Саше говорю: — Всё. Давай тебя запишем по-нормальному, в студии. — Давай. Но только в течение трёх дней. — Не успеем за три дня. Надо ещё чего-то достать. Давай, недели через две. — Нет. Не могу. Только три дня. Извини. Я тогда очень удивился. Понятно было, что он не выпендривается. Потому что он никогда не выпендривался. Это было ему не свойственно. Но, вообще, странно, конечно. «Чего это он? — думаю, — Ну, да ладно, как-нибудь потом разберёмся. По ходу дела». Они пришли в ИНЭОС с Настей и её подругой Светой. Мы со Светой пили спирт. Настя, естественно, не пила, потому что была беременной. А Саша на нас смотрел, смотрел — и говорит: — Ладно. Налейте и мне немножко водки. Поскольку всё это происходило в химической лаборатории, я ему налил в маленькую мензурку, из которых мы там все и пили. Он её в руку взял... — Это, случайно, не цианистый калий? — Нет. — И пью я цианистый калий, и ем я цианистый кал... Ты не обижайся, это я так... — Да, нет. На что обижаться? 129-я комната делилась пополам химическими столами, на которых стояли всякие установки. В одной половине была входная дверь, а в другой — тот самый закуток, в котором у нас всегда гулянки и происходили. А на торце «разделительной полосы» висело зеркало. Проходя мимо зеркала, Саша на несколько секунд остановился и посмотрел в него. Я хорошо помню выражение его лица, но никак не мог выразить это словами. А потом понял, что, стоя перед зеркалом, люди обычно придают своему лицу какое-нибудь выражение. Гримасничают, то есть. А у Саши в этот момент все мышцы лица были как бы «в исходной позиции». То есть почти как у спящего человека, только с открытыми глазами. И от этого его взгляд казался как бы строгим. Потом он, всё-таки, сделал какую-то гримасу, резким движением поправил чёлку, ущипнул за задницу проходящую мимо Свету — и мы пошли в Малый Конференц-зал, где сам концерт и происходил. Процесс квартирной записи (то есть не обязательно записи в квартире, а именно записи на магнитофон непосредственно с микрофонов) мне к этому времени уже изрядно надоел. Хотелось делать это как-то лучше, но возможностей особо не было. В общем, в ИНЭОС я магнитофон не потащил — и концерт не записывался. В чём меня товарищи слегка упрекали. Концерт был хороший, всё было нормально, но мне почему-то было больно его слушать. Я думал: «Ну и хорошо, что не записывается, не нужно этого записывать». Может быть, это я сам перед собой оправдывался, но мне как-то было его (Сашу) жалко — и хотелось, чтобы всё поскорее закончилось. После концерта у нас в 129-й была довольно большая гулянка. Интеллигенция, естественно, приставала к Автору с вопросами и мыслями. Я тщетно пытался оградить его от «посягательств», но думаю, что эти посягательства не особо его доставали. По крайней мере, люди вокруг были хорошие; даже можно сказать, лучшие, так что думаю, ему там, в 129-й, было хорошо (естественно, в той степени, в какой ему могло быть хорошо в то время). Потом Вова Кузнецов говорит: «Саш, можно я спою тебе твою песню?» Я стал кричать: «Вовасик, не позорься!» Но Башлачёв сказал: «Да ладно! Спой, конечно!» И Кузнец спел «Сядем рядом». Саша сказал: «Мне понравилось», — что, естественно, нашего Вовасика окрылило, поскольку раньше мы ему крылья-то рубили, а тут сам Автор дал «добро». В какой-то момент Саша увидел восковую грушу, попробовал её куснуть, но груша-то была ненастоящая — и он кинул её куда-то, куда глаза глядят. Хорошо, что не попал в вакуумную установку, а то Вове Кузнецову пришлось бы изрядно расплачиваться за Баш-лачёвское «добро». В конце концов, Саша с Настей, Светой и Ильёй Смирновым ушли. Заворачивая из коридора к проходной, Саша задел плечом угол стены — и его слегка развернуло на глазах у бабушек-вахтёрш. А когда я, проводив ребят на улицу, возвращался назад, в ИНЭОС, бабушки мне говорят: «Слушай, ты давай... остальных выводи!» Илья потом рассказал, что, когда они садились в метро, из вагона вышел какой-то мужик стрёмного вида. Башлачёв на него посмотрел — и говорит: «О! Вот он, батька топорище!» Когда в феврале мне сказали, что Башлачёв помер, я почему-то сразу понял, что это он сам, хотя именно этого мне тогда не говорили. И не потому, что я что-то логически сопоставил, а так, просто почувствовал. Один мой товарищ высказал мысль, что Башлачёв, как поэт и человек, как бы потерял своё место в жизни в условиях «перестройки». Но к началу 88-го года «перестройка» зашла ещё не настолько далеко, чтобы так разочаровать Сашу. Не думаю даже, что она вообще его сильно разочаровала. Впрочем, точно не знаю. Но уже с 86-го года он практически перестал писать стихи. Весной 86-го года «Когда мы вдвоём» и «Вишня» были уже написаны. Более поздних песен я не знаю. На самом деле, я бы не стал искать каких-то «объективных» причин. Бывает так, что жить становится тошно. Может быть, вначале и был какой-то объективный толчок, но потом с мозгами что-то происходит, и им уже трудно выйти из этого состояния. Отчаяние накатывает волнами и мешает дышать — и вылезать из этой ямы очень трудно. И очень долго. Олег Коврига. Авторы:
|  | |||
|
Оставьте отзыв об издании
Отзывы |
Рекомендации:
