Цена: 800 р.

Издательство: Ад Маргинем, 2008

Вес: 260 г.

Жёсткий переплёт, формат 19х12 см., 272 стр.

Предвоенная Германия 30-х, богемный Берлин заполнен свингующей молодежью. Молодая Лени Рифеншталь, только закончившая съемки "Олимпии", знакомится с четырьмя юными архитекторами из бюро Альберта Шпеера. У парней странное хобби: они пытаются электрифицировать гитару. Через Лени о творческих поисках сотрудников главного проектировщика столицы Третьего рейха становится известно Адольфу Гитлеру. Проект под кодовым названием "Юбка" курируется лично фюрером.

Афиша-Воздух: Роман «Юбка» Германия превыше всего
Олег Нестеров, лидер группы «Мегаполис», продюсер и создатель лейбла «Снегири», написал роман «Юбка» — историю о том, что на самом деле рок-музыка была придумана в фашистской Германии в конце 30-х друзьями Лени Рифеншталь. Накануне выхода книги Нестеров рассказал «Афише», как же обстоят дела — у него с Лени, у Алистера Кроули с Гитлером, у «Мегаполиса» с бандитами и у всей русской музыки с будущим.

Нестеров и счастье
«То время, пока я работал над книгой, стало самым счастливым в моей жизни. Такого у меня не было никогда — я как будто в 46 лет потерял девственность. Когда я закончил роман, то понял, что жизнь моя изменилась, я теперь другой, и я хочу жить по-другому».

Нестеров и неонацисты
«Немецкая тема у меня началась в сентябре 69-го — родители объявили мне, что я буду теперь ходить в специальную немецкую школу. Я говорю: как?! А для 69 года это серьезный поступок — мои дружки во дворе сразу узнали, все: фашист. Я учился, пока не попал в немецкую семью в Дрездене. Я там жил две недели, и меня просто пробило: я понял, что это явно моя страна,что я здесь давно в каком-то виде существовал — и с тех пор меня Германия взяла в оборот. В следующий раз я побывал в Берлине за два месяца до падения Берлинской стены, в 89 году, мы выступали на фестивале «Мировая музыка для головы и живота» и потом поехали в тур по Германии с какой-то американской группой. Мы играли в Дрездене, в таком месте типа нашего Зеленого театра. И пришли неонацисты. А у нас эти провожатые, которые с погонами, говорят нам: ну ладно, вы, кажется, ребята хорошие, мы пойдем друга навестить. Кстати, вполне может быть — кое-какого известного сейчас человека. И я начал концерт с песни «Дружба, фройндшафт» на двух языках. Я ее исполнил, неонацисты вскипели, затопали сапожками. Мы играли тогда «новую волну», я делал угловатые, как мне казалось, очень красивые движения, тут они совсем обалдели и стали кричать: «Кошмар! Кошмар!» Эта история имела продолжение — как-то раз в редакции «Афиши» сидел Гришковец, мы тогда друг друга не знали, и первое, что он мне сказал: «Олег, я видел вас в весьма непростой ситуации». Оказалось, он был единственным из СССР, кто каким-то чудом присутствовал на том концерте».

Нестеров и «Карл-Маркс-Штадт»
«Когда Стену только разрушили, мне одна немецкая журналистка прислала новогоднюю открытку: мол, Олег, страна у нас теперь большая, песен немецких не хватает, вот если бы ты перевел пару хороших русских песен или даже целую программу сделал — цены бы тебе не было. И я все серьезно воспринял, хоть это и была шутка. И мы перевели «Трус не играет в хоккей», «Семеновна», «Песня о тревожной юности», которая весьма двусмысленно звучала по-немецки, ну и «Волга» с «КМШ». Но немцы, когда нас подписал лейбл Erdenklang, сказали, что у нас и так отличная гитарная группа, незачем нам на немецком петь. Я говорю, ну давай хоть что-то. Ну ладно, «Волгу» спой. А «КМШ»? Ох, ну ладно, но не больше полутора минут. И мы сделали версию минута 52 секунды тогда, и именно она выстрелила. А два года назад американский канал, не помню, как называется, там 20 миллионов подписчиков, показал клип в Штатах. И мы получили приз за видео года. То есть это какая-то бесконечная история».

Нестеров и «Юбка»
«Вначале это был сценарий, и я даже через своего знакомого рекламщика на Сельянова вышел. Сельянов почитал, говорит, занятно, но это ж надо кому-то писать. И там была одна сцена расписана чуть-чуть больше других. Он говорит, ну хотя бы так. И я подумал, напишу-ка сам, но не сценарий, а книгу, я же не сценарист. А книга уже найдет дорогу на большой экран. А сама идея романа появилась, когда мы писали «Занозу» Найка. А что это значит, особенно в случае с Найком? Долгие ожидания артиста — пока он покурит, пока придет, подумает, пока мы о чем-то поговорим, ну и разные технические приготовления. А долгими вечерами мы чесали языками, выдумывали разные штуки — нас несло. Мы сочетали приятное с полезным. И в голове вдруг возникла идея — нацисты, олимпиада, какая-то музыка. И это был как раз год, когда отмечали 100-летие Лени Рифеншталь. Так Лени Рифеншталь стала героиней. Потом я написал маленький синопсис, страничек на 10. Впервые в жизни я вообще что-то писал — к этому времени я еще не был колумнистом, не писал отзывы о пластинках, это был мой первый опыт».

Нестеров и Третий рейх
«Так началось у меня 5-летнее погружение в эпоху. В это время я перечитал с полсотни книг — все подряд, биографии, автобиографии, историческую литературу. Я это все рассматривал только через призму моего сюжета. И конечно, прочитал я и автобиографию Лени, и все, что было о ней написано, посмотрел фильмы о ней и ее. Круг чтения был очень широк. От экономического труда «Гитлер инкорпорейтед» одного итальянского профессора-экономиста, живущего в Америке, где он убедительно доказывает, что англо-американская банковская система подготовила и спровоцировала обе мировые войны. Причем все это глазами банковского служащего — со всеми дурацкими диаграммами, выкладками, достаточно убедительно. Еще были толстенные исторические бестселлеры, которые только сейчас здесь появились. А с другого края — трэшевые книжки про Министерство пропаганды, про оккультизм в Третьем рейхе, всякая такая фигня».

Нестеров и Алистер Кроули
«Как-то я понял, что одно важное событие в книге будет связано с именем Алистера Кроули: Черчилль через своего внештатного агента Яна Флеминга влиял на Алистера Кроули, известного черного мага того времени. Используя его, по всей видимости, втемную, он влиял на Гитлера, который авторитетом Кроули очень восторгался. И несколько раз подобные операции проходили. Дальше я уже обнаружил, что Кроули был выведен как Ле Шифр в первом романе про Бонда «Казино «Рояль», что отец Флеминга и отец Черчилля состояли в одном клубе и были друзьями, и Черчилль даже писал некролог на гибель отца Флеминга».

Нестеров и Хорватия
«Место, где я буду писать роман, определено было заранее. Как-то путешествуя по Хорватии, мы в Малом Стоне остановились перед какой-то маленькой гостиницей, и я подумал — вот, хорошо бы сюда приехать не в сезон и написать книгу. А у одного моего друга там есть дом на берегу моря, он сказал: «Нет уж, какая маленькая гостиница, я тебе не прощу, если ты не будешь делать это у меня». И в итоге 14 октября началась моя экспедиция, там было солнечно, хорошая погода, я купался, мандарины собирал, лимоны. И никого народу — сезон закончился, абсолютно пустой берег. Это был режим молчания — я в день говорил в среднем три слова. Шел в лавку, покупал рогалик, говорил: една с сыром. И вечером говорил: брацена на жару. В ресторанчике, куда я ходил обедать, я заказывал рыбку на углях. И все. Все остальное время я работал. С собой я взял только несколько книжек, фильмы документальные, хронику и музыку той эпохи. И каждый день я эту музыку слушал, попивая вино, и смотрел на море с веранды. Так у меня в романе неожиданно появилась еще и музыка, 12 песен, которые я даже не планировал».

Нестеров и писательский труд
«Это потрясающе. Я сейчас спокойно могу вести небольшой семинар по теме «Управление творческим процессом». Песни, литература — это все не параллельные миры, это одно и то же, и опыт мне очень помог. Самое главное — внутри себя создать место для этого. Потому что когда мы погружены в повседневные дела, эти события настолько тебя заполняют, что ничего не остается, мы ничего не чувствуем, и ничего не может там зародиться. Всего один звонок — поговорил о работе пять минут, и снова надо выныривать обратно. Это как со сном — чтобы человеку заснуть, нужно время, а чтобы его разбудить — мгновение. И потом он уже не заснет долго. Плюс самое основное: в аэропорту, 14 октября, я стою в дьюти-фри, думаю, какую бы из бутылок купить. Звонок на мобильный — мой друг художник говорит: главное — не потерять ощущение внутренней свободы. Если не будет писаться — не пиши, отдохнешь хоть хорошо. И у меня просто гора с плеч. А я всем объявил, что еду писать книгу. Таким трюком я до того воспользовался только раз в жизни, когда всем заявил, что запишу дуэт со Львом Лещенко — году в 90-м или в 91-м. Было страшновато, но я сказал, что сделаю, и деваться было некуда. И то же самое здесь. Сжег все мосты, но полетел уже с ощущением абсолютной свободы, с четкой мыслью: не будет писаться — хоть хорошо отдохну. И это сработало».

Нестеров и Лени
«Я думал, что она была такая пособница, нацистская подстилка. На самом деле все это значительно сложнее. Тоталитарный режим есть тоталитарный режим, отношения художника и власти есть отношения художника и власти. И это был вопрос, на который мне пришлось взглянуть заново и по-иному в романе все мотивации прописать. И чем больше я изучал разные исторические фигуры, тем больше «пособники режима» получали какие-то человеческие черты. К тому же министру вооружений Шпееру я относился с большой симпатией. Он единственный, кто покаялся на Нюрнбергском процессе, он просто занимался своим делом. Это самая неоднозначная фигура в верхушке. Какое-то время он был вообще вторым в руководстве. А из реального окружения Лени я почти никого не взял, почти все — плод фантазии».

Нестеров и Геббельс
«Как-то я приехал в Стокгольм на студию, где старейшие специалисты, работавшие еще с ABBA, учили нас уму-разуму — это был десятидневный мастер-класс. И почему-то в какой-то момент, рассказывая о своих делах, они нарисовали чертеж первого эффекта дилея (эффект эха. — Прим. ред.). И сказали, мол, мало кто знает, но дилей был изобретен именно в рейхе. Я спросил, а кто же изобретатель? Они в шутку ответили, что, по всей видимости, это Геббельс. У нацистов возникали проблемы, связанные с эхом на огромных площадях, где Гитлер выступал, и они нарисовали эти трубы, эти микрофоны. Гитлер был прирожденным оратором, он заражал любую аудиторию, даже из числа врагов. Но с ростом этой аудитории и ростом площадок возникали проблемы — технических возможностей таких, как сейчас, не было. И эти молодцы из Министерства пропаганды придумали, как решить эту задачу. Под полем стадиона прокладывали трубы, несколько секций, на одной стороне трубы был динамик, на другой — микрофон-усилитель. И звук летел по трубам — от одной трубы к другой. Летел со своей нормальной скоростью и по воздуху тоже летел — и в итоге они встречались в одной точке. Гениальное изобретение».

Нестеров и «Двушник»
«Музыкой-то я занимался с 9-го класса: сначала был школьный ансамбль, потом он существовал после школы, даже записи у нас было, и потом он плавно вступил в рок-лабораторию московскую. Потом он стал называться «Мегаполис». Это для меня было главное дело в жизни. Как было в социалистическое время — ты заканчиваешь институт, получаешь профессию, работаешь, а по вечерам с гитарой… Я вставал в 6 утра, с гитарой ехал на улицу Обручева на «Шоссе Энтузиастов», потом прятал ее на работе за шкаф, чтоб не нервировать руководство, потом доставал и ехал на репетиции на «Киевскую». После этого я часто ехал на дискотеку — я был диджеем два года в таком мощном очень месте, называлось «Двушник». Это был 85 или 86 год. Было «Молоко», был «Чайник» и был «Двушник». Это были времена сухого закона, а там было лучшее пиво, «Московское оригинальное», алкогольный коктейль, светящийся пол и отличная музыкальная подборка. И так получилось, что на меня бармены молились — я им хорошую делал кассу. Но потом мне уже стало не до диджейства».

Нестеров и триггер
«Передача дискретной информации — раньше так называлась цифровая связь. Это было моей профессией. После института я попал в Управляющий и вычислительный комплекс Московской международной телефонной станции. Там стояла американская машина, работу которой нам объясняли югославы, и она управляла всей коммутацией телефонных звонков на весь мир. Строгий режим, 1-й отдел КГБ, если станция вставала больше чем на 20 минут, приходили люди в штатском. Мне было очень интересно работать. Одно устройство хандрило, там была какая-то «сопля». И мне дали дембельское задание — мол, разберись. Я на полгода в это погрузился, и я победил, но эти полгода — единственное время в моей жизни, когда я не был связан с музыкой. У меня в голове были одни схемы, это был величайший детективный роман, который я в жизни прочитал. Ездил в метро и думал: почему у меня вот здесь этот триггер?»

Нестеров и «Мегаполис»
«Амбиции у нас, конечно, были — и был период, когда мы могли многое себе позволить. Когда мы были гастролерами, когда наши песни распевала вся страна. Но тем не менее русскими The Smiths мы не стали, и если у меня и было сожаление, то оно в прошлом. Это позволило по-другому взглянуть на мир, попробовать себя в разных областях. Если бы мы все-таки стали русскими The Smiths, у нас была бы яркая жизнь, но не было бы «Маши и медведей», Найка Борзова и группы «Ундервуд». И сейчас абсолютно никакого сожаления нет — наоборот, я кучу плюсов нахожу в этой ситуации. Все-таки когда ты артист, который зарабатывает себе деньги своими выступлениями, то ты в какой-то момент теряешь ощущение свободы. А так — быть неуловимыми, гибкими, текучими и так далее и заниматься тем, что тебе в данный момент интересно, и если ты все делаешь правильно, то на тебя в какой-то момент снисходят и ответы на вопросы, и денежные купюры. Откуда, непонятно, дается — и все».

Нестеров и бандиты
«Тогда были в основном так называемые экшены. От нас требовали бодрых вечеринок, клубные промоутеры от нас требовали разнообразия. И мы придумывали все, что могли. Скажем, «Марш невест» — к нам приезжали невесты на джипах. Были и перестрелки в дискотеке «Мастер», например. Миша тут вспоминал, как его чуть не убили на сцене. У нас появилась песня «40 ночей вальса», и мы сказали: дорогие невесты, это первый брачный танец, приезжайте на наш концерт. «Европа Плюс» неделю разыгрывала билеты. И действительно — повалили невесты. А невесты были специфичные. А еще более специфичные были женихи — все в костюмах, с пищалями, коротко стриженные, ну 94 год. Мы сыграли им вальс, потом начали играть дальше — а у них между собой какие-то терки возникали, между парами. И в конце концов один из них влез на сцену и выдернул у меня из примочки шнур. После этого он подошел к Мише и сказал, что, мол, если мы сейчас не закончим и не начнем играть что-то совсем другое, то отсюда живыми не выйдем. Пришлось что-то срочно придумывать. В Москве еще была парочка жестких мест, например, на Севастопольском проспекте казино «Мицар». Арт-директором там работал некий Нил, такой двухметровый американец, было видно, что такие люди просто так в нашу страну в это дикое время не приедут. Видимо, он сидел на информационных потоках и в Лэнгли передавал сведения. А в «Мицаре» собирались такие сержанты мафиозные и доиграть до конца было серьезной задачей. «Ногу свело!» порой не доигрывали — у Макса Покровского как-то раз просто забрали микрофон, а самого увезли куда-то в Марьино. А Нил говорил: «Я приучу, там принципиально будет играть хорошая музыка». Я помню, что там проламывали официанткам черепа, действительно было тяжело. И я понял, что доиграть до конца можно, лишь сделав определенное лицо. И я чуть покороче подстригся, а между песнями делал морду кирпичом. В итоге мы даже играли на закрытии».

Нестеров и новый альбом
«Я вдруг понял, что современному музыканту многое мешает. Во-первых, информация окружающая. Во-вторых, куча возможностей: ты можешь сделать так, можешь этак, ты можешь утонуть в этом, все теряется. И я подумал, что в спорте гораздо лучше все устроено — есть судья, который, что бы там ни было, свистит в первый раз через 45 минут и во второй раз через 45 минут. И как ни играй, все равно матч будет остановлен, это будет некое событие. И я решил, что современный зрелый музыкант должен относиться к работе над альбомом как к событию — ставить жесткие временные рамки и их придерживаться плюс ограничивать себя в возможностях. Вот так мы и будем писать альбом».

Нестеров и «Снегири»
«Что-то вас давно не видно, куда исчезли? Такой вопрос мне часто задают соседи и продавцы в магазинах. Я обычно говорю, что на тренерской работе. И это, по сути, действительно тренерская работа — например, к тебе приезжают с арбузами и трехлитровыми банками двое молодых людей со станции Снегиревка Николаевской области, это «Ундервуд», и мы делаем из них заметный проект. Еще года четыре, и они превратятся в настоящую культовую группу. Это будет такой новый «Аукцыон», ну вот в таком примерно статусе — им не будет нужно вообще никого слушать. И мы не то чтобы чего-то искали, хотели заниматься продюсированием, думали об обеспеченной старости — просто мы не могли пройти мимо них. Послушав, я сказал: у меня есть миссия в жизни, она заключается в том, чтобы эти песни услышали. То же самое было с Найком, Машей Макаровой и так далее».

Нестеров и архивариус
«Мы делали два года радиопередачу и рассылали ее по региональным радиостанциям. Потом от слушателей получали, например, такие письма: «Дорогие «Снегири»! Всю жизнь слушал Шевчука. Послушал вашу передачу, выбросил все диски в помойку. Юра, прости». С лейблом «Легкие» тоже вышла симпатичная история. Как-то целую зиму я провел в архиве, слушал мещеринские записи. Я приходил в фонотеку как на работу, со мной всегда был архивариус. Мы брали коробочку, а в коробочку вложен листочек журнала, на котором написано, когда это слушали последний раз. И выясняется, что последний раз эта пленка была прослушана в 74-м или в 79-м. И с тех пор никто ее не распаковывал. Меня тогда пробирало до дрожи. И я понял, что Мещерин — это герой мирового уровня. Позже компания Sony купила у нас на него лицензию».

Нестеров и будущее русской музыки
«Мне кажется, то, что сейчас в музыке происходит, это величайшее благо со всех точек зрения. Еще 5–10 лет назад все понимали, что музыка скучнеет, разваливается на глазах, ничего не происходит. И вот пожалуйста — перекрестное опыление, человек делает штуку, выкладывает в сеть, это дает результаты. И в частности, шикарные результаты по нашей стране. Это же страна ограниченных коммуникаций, плохих дорог. И информация не доходила туда, молодые люди не были интегрированы в культурные процессы. Говоря об обратной связи, думаю, что кое-что мы потеряли из-за этого. И наверняка кое-что у нас где-то могло бы родиться, но не родилось. Сейчас вообще нет вопросов: доходит любая культурная информация, молодые люди ее потребляют, перерабатывают, видно, как на глазах меняется ситуация. Еще два года назад группам, которые поют на английском, можно было ставить диагноз — никакой перспективы. Вы боретесь с машиной шоу-бизнеса, у нас односторонняя медийная ситуация, радио и телевидение, ну кто возьмет русскую группу, поющую по-английски. Сейчас — хотите на английском, пойте. Все только начинается, тренд-то чувствуется — именно таким образом мы вползем в мировую систему координат».

Нестеров и пропаганда
«Сейчас наша основная задача — продвинуть на Запад все, что мы выпускали здесь. Ведь теперь это можно сделать без помощи иностранных лейблов и дистрибьюторов, напрямую. С этим мы туда и выходим — на дистрибьюторов даунлоада, во все эти Last.fm и так далее. Концепция какова: конечно, вы считаете Россию страной с запятнанной репутацией, все у нас плохо, мы некрасивые, мы очень плохо играем в футбол, у нас грязно, плохая архитектура и вообще мы злые. Но позвольте вам сказать, что вы кое в чем ошибаетесь, — вот посмотрите на музыку, которая у нас за эти 10 лет появилась. Ведь взять того же Вдовина с его альбомом «Гамма» — к какому году можно отнести этот альбом? Да ни к какому. Какая была, такая и есть. И много нашей музыки вне времени».

Нестеров и трепанация черепа
«Мы находимся в ситуации, когда доступность информации ведет к ее обесцениванию. И основной козырь современного общества — это навигация. Не то, что у тебя есть, у тебя есть все. Но тебе же нужно только то, что подходит тебе. И именно на этом будут делаться основные деньги в будущем — вся индустрия будет основываться на навигации, на том, чтобы бороться с лишними информационными потоками, с перегруженностью сознания. Потом в дело вступят нейрохирурги, начнут без трепанации черепа обнулять память, и мы в 40 лет будем слушать «Лебединое озеро» или песню «Мани-мани», как 8-летние дети. На самом деле несколько лет назад я очень серьезно говорил о проблеме утилизации музыки. Она рождается — и раньше она как-то естественным образом умирала. Сейчас — нестареющие mp3. К Киотскому протоколу нужно добавить еще один пункт, по которому автор имеет право на написание, например, 12 минут музыки в год».

Нестеров и поэзия
«Был в 80-х в Москве клуб поэзии, куда входили все — Пригов, Рубинштейн, самый цвет. И Саня Бараш, на стихи которого у «Мегаполиса» было много песен. Вот он меня туда и ввел. С тех пор я много очень запомнил. И теперь каждый раз на саундчеке я не говорю «раз-раз», я читаю стихи. Например, «Я люблю хоккей канадский». Это Пригов. А вот «Сентябрь», не помню чей: «И сентябрь на брь, и октябрь на брь, и ноябрь на брь, и декабрь на брь, а январь на арь, а февраль на аль, а март на арт, а апрель на ель, а май на ай, а июнь на юнь, а июль на юль, а август на густ». У нас в репертуаре есть и Бродский — «Рождественский романс», «Там», «Дебют». У нас есть Васко Попо, такой мощный сербский поэт, он вообще помог становлению нашего постполитического и постминорного образа на «Пестрых ветерочках». И «Самая суть поэзии» — тоже он. Есть поэт Юрий Кузнецов, чье «Отсутствие» мы переложили на музыку. Есть Саня Бараш, очень много его текстов. Ну и все остальное — это уже мое. Я и сейчас стараюсь за поэзией следить. Благодаря тем же «Елочным игрушкам».

Нестеров и тайна
«Можно впервые приоткрыть завесу тайны и сказать, что последние 10 лет мы втроем — я, Михаил и Максим — увлечены неким проектом, которому нет даже еще названия. Мы приходили в студию, что-то делали, что-то записывали. Через какое-то время мы поняли, что это не «Мегаполис», что это нечто другое, сделанное по другим технологиям, с другой философией. Там тоже есть голос, текст, музыка — но это не песни. Нам не особо понятно, что это такое. Мы об этом раньше никому не говорили, но работа уже в стадии завершения».

Нестеров и будущее
«Когда я приехал из Хорватии, то объявил всем: я творческий человек, и все! Больше ничего по бизнесу делать не буду. Все смеются. А я говорю, вот вам моя голова, я могу ответить на все вопросы, связанные со «Снегирями», в моем лице вы по-прежнему имеете генерального продюсера. Но управлять компанией я не хочу. Я хочу заниматься своими проектами. А продюсировать только тех музыкантов, про которых я должен быть уверен: слушая их через 10 лет, я буду плакать от счастья».