книги: Улзытуев Амарсана "Новые Анафоры" (кн.)

Временно нет в наличии 
 

Издательство: Время, 2016

Вес: 115 г.

Описание:
Мягкий переплёт, суперобложка, 128 стр, формат 14х16.

Оригинальность, своеобразие, свежесть поэтического языка, непохожесть интонации, широта интересов от мировой культуры до фольклора — всё это отличает творчество Амарсаны Улзытуева, представленное в книге «Новые анафоры». Провозгласив: «Моя форма — ритм вместо метра, и передняя, начальная рифма — вместо обычной рифмы», поэт успешно начал практическое использование новой модели русского стихосложения — анафорическое. По словам Евгения Рейна, он «создал для себя свою собственную, особую поэтическую систему, по существу не имеющую аналогов ни в современной русской поэзии, ни в мировой».

Сайт Министерства культуры Республики Бурятия: В Москве прошла презентация книги поэта Амарсаны Улзытуева "Новые анафоры". На вечере присутствовали поклонники творчества поэта, включая писателя Эдуарда Лимонова и режиссера Юрия Норштейна. Напомним, что по итогам XII Международного научно-творческого симпозиума «Волошинский сентябрь» сборник поэта из Бурятии Амарсаны Улзытуева «Анафоры» был награжден дипломом за поиски обновления и расширения поэтического инструментария стиха в номинации «Лучшая поэтическая книга 2013 г.»
И вот на поэтическом вечере в музее – театре « Булгаковский дом» автор представил новый сборник стихов. На презентации присутствовали поклонники творчества Амарсаны Улзытуева, в том числе писатель Эдуард Лимонов и художник – мультипликатор, режиссер Юрий Норштейн. «Оригинальность, своеобразие, свежесть поэтического языка, непохожесть интонации, широта интересов от мировой культуры до фольклора — всё это отличает творчество Амарсаны Улзытуева, представленное в книге "Новые анафоры". Провозгласив: "Моя форма — ритм вместо метра, и передняя, начальная рифма — вместо обычной рифмы", поэт успешно начал практическое использование новой модели русского стихосложения — анафорическое. По словам Евгения Рейна, он "создал для себя свою собственную, особую поэтическую систему, по существу не имеющую аналогов ни в современной русской поэзии, ни в мировой" – говорится в аннотации к новой книге.
На своей странице в Фейсбуке, Амарсана Улзытуев написал: "Презентация книги "Новые анафоры" удалась! Спасибо всем, кто пришел, и паче тем, кто душой был с нами!"

Евгений Рейн
ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗВУКАМИ СТРУН…

Что же такое поэзия? Возможно ли дать окончательное определение? Теофиль Готье утверждал, что "поэзия − это лучшие слова в лучшем порядке". Импрессионист Борис Пастернак писал, что это "двух соловьем поединок". Но ближе всего к определяемому абсолюту, на мой взгляд, является строка Василия Андреевича Жуковского из поэмы "Камоэнс": "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли".
Обязателен ли для поэзии метр, т.е. ямб, хорей, анапест, амфибрахий, дактиль? А созвучное окончание строк, в просторечии именуемое рифмой?
Гомер писал, вернее, складывал стихи гекзаметром − это метр, основанный на дактилическом звучании. Рифмы у него не было. Рифма пришла в европейскую и русскую поэзию в Средние века из поэзии арабской. Еще Пушкин предсказывал конец рифмованной поэзии, ссылаясь на то, что количество правильных рифм в русском языке ограничено. И для своего времени он был прав.
Однако не прошло и века, как стали употребляться ассонансы, рифмоиды, составные и усеченные рифмы. А количество таких неправильных рифм неограниченно, оно исчисляется миллионами.
Подобная эволюция случилась и с метром. Уже в начале ХХ века у Блока, Ахматовой, Хлебникова появились дольники и тактовики, свободные ритмы, где обязательным было только число ударений в строке, а общее число стоп − произвольно. Лучший тому пример, это гениальный хлебниковский "Зверинец":

О, Сад, Сад!
Где железо подобно отцу, напоминающему братьям,
что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку.
Где немцы ходят пить пиво.
А красотки продавать тело.
Где орлы сидят подобны вечности, означенной сегодняшним,
еще лишенным вечера, днем.
Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника,
знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая.
Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем.

Что же касается метрики, то еще в 1910 году Вадим Шершеневич перевел с французского теоретическую работу Шарля Вильдрака и Жоржа Дюамеля "Теория свободного стиха". В предисловии переводчик написал: "Господствующее до последних лет и еще существующее в наши дни убеждение, что стихи построены на числовом соответствии − не больше, чем добросовестное заблуждение. Как справедливо указал некогда Валерий Брюсов, французский и русский стих, основывается на равновесии и пропорциональности образов и цезур. Совпадение числа слогов не обязательно, в этом отношении французская поэзия ближе всего к русским народным былинам. Все больше и больше права приобретает свободный стих. Почти все остальные мысли французских теоретиков могут быть применены к русскому свободному стиху".
Вчитаемся в стихотворение "Лето" из книги Амарсаны Улзытуева "Новые анафоры":

Озеро Щучье, купаюсь с моими детьми,
Оленьке — девять, сыну Дондоку — шесть,
Рядом мой друг, Мастер Ли, Лихотин Леонид —
Рябь от него по всему побережью.

Или другой пример:

Чистое золото орд моего лица,
Чик узкоглазым, как лезвие, взглядом — и нету его, супротивника мово!
Вырастил я нос — да не нос, приплюснутый кувалдой,
Выпрастал из-под жёстких волос ушки на макушке — слушать топот судьбы.

Какая свобода и, вместе с тем, какая организованность стиха! Было ли что-нибудь подобное прежде? Дай Бог, памяти, что-то припоминается:

Если кого я люблю, я бешусь порой от тревоги,
что люблю напрасной любовью,
но теперь мне сдается,
что нет напрасной любви,
что плата здесь верная,
та или иная.
Я пылко любил одного человека,
который меня не любил,
и вот оттого я написал эти песни..

Это стихотворение из книги Уолта Уитмена "Листья травы", которое было написано в 60-е годы XIX века. Однако Амарсана Улзытуев совершенно естественно и свободно сегодня ведет собственную обретенную линию:

Нежная кожа цвета рдеющей вишни,
Нега в миндалевидных тёмных глазах,
Смоль чёрных, как космос, волос,
Смотрит — не то европейка, не то азиатка…

Или еще одно замечательное стихотворение "Омулевая бочка":

Славный корабль, омулёвую бочку свою
Сладить решил, дабы, как в песне великой,
Священный Байкал переплыть без вёсел, руля и ветрил
Свет Николай Федорович Лупынин из посёлка Култук,
Вот он нашёл из-под кабеля деревянных бобин,
Ведь не пропадать же добру на мусорной свалке,
И сконструировал чудо-плавсредство своё
Искренне веря, что молодцу плыть недалечко.

Или вот, как внимателен поэт в стихотворении "Марья Ивановна Боспорская" к самым обыденным, ординарным, сиюминутным проявлениям жизни, которые в финале ввергают нас в бесконечность покаяния:

В столовке керченской из советских времён
Столпились мы в очереди — пообедать,
Тут протискивается ко мне старушечка,
Тутошняя, видать, сухонькая такая, с добрым лицом:

«Сынок, — говорит, — смотри, вот я хлеб жую», — и показывает
Кусок серого свежего хлеба,
Краешек от него отрывает беззубым ртом,
Вкусно так причмокивает и приговаривает:

— Обязательно возьми, сынок, этого хлеба, попробуй,
Я такой на заводе своём в столовой двадцать лет ела,
Ох, я его ела, вкусный, пахучий, я ела,
Да с наганом я там при входе сидела…

Стихи эти предельно заземлены, мастерски наглядны, и вдруг в последней строфе следует обращение к биографии героини, служившей когда-то давно в органах НКВД. Именно это поднимает их так высоко, так многозначительно над горизонтом бытия. Только одной строкой. Вот это и есть зрелость и мастерство поэта, умение не лже-эффектное, а истинное, опирающееся на эстетический кодекс. А эстетика − это и есть позиция поэта.
Амарсана Улзытуев создал для себя свою собственную, особую поэтическую систему, по существу не имеющую аналогов ни в современной русской поэзии, ни в мировой. Это, вероятнее всего, будет раздражать критику, всегда по большей части инерционную, которой необходимо иметь перед глазами уже устоявшиеся, временем проверенные образцы. Но вот, что говорит Иоганн Вольфган Гете по записи Эккермана 9 февраля 1831 года: "Будь я помоложе и позадиристее, я бы нарочно погрешил против общих технических причуд, пользуясь аллитерациями и неточными рифмами, сколько мне вздумается, зато я бы постарался высказать такое, что каждому бы захотелось это прочитать и выучить наизусть".
Вот и эту книгу хочется всю, до конца прочитать, и если Бог даст памяти, выучить наизусть. Вот такое, например, совершенно великолепное стихотворение:

Никогда не думал, что игра на скрипке — атлетическое занятие,
Николай Орлов, из Сергиева Посада
Был похож на Атланта, держащего небосвод рукою,
По-бычьи вздувая жилы, правя смычком, как Гелиосовой упряжкой.

Подбородок его упирался в подножие Килиманджаро,
Споря — величием и уязвимостью — с пятой Ахилла,
И вид его был манифестацией парадоксов Зенона —
Как высечь огонь блаженства из бесконечного….

И музыка его была «Летняя гроза» — священника из Венето,
Им — кто шед по мрамору — догнать Зенонову черепаху,
Кто-то бросал грошики или купюру в распахнутый зев футляра…
«Кто ты?» — гремели громы, слетались грозы у Мадагаскара…

Почему здесь Африка и малагасийское побережье?
Потому что это мой каприз, моё бесконечное,
Как эта вечность, как это presto мечтает в метро кишащем —
Каждому по блаженству, простому человеческому блаженству…

Если есть хотя бы отдаленный предшественник у этой поэзии, то это великий Уолт Уитмен… Однако у русского верлибра своя история. В ХХ веке это Блок, Кузмин, Винокуров, Бурич, Куприянов. И все-таки русская поэзия пошла другим путем, путем рифмованным и ритмическим, именно ритмическим, а не метрическим. По свидетельству Семена Липкина, Мандельштам после поэтического вечера Георгия Шенгели, сказал: "Каким бы замечательным поэтом мог бы стать Георгий Аркадьевич, если бы он понимал, что не метр решает дело, а ритм". О том же говорил и Маяковский в своей известной статье "Как делать стихи".
Верлибром написаны и поздние стихи Геннадия Айги, принесшие ему европейскую известность. Французский славист Франсуа Робэй объявил Айги лучшим современным русским поэтом. Но это говорит только о том, что Робэй плохо знает русскую поэзию. Стихи Айги − невнятный примитив, способный восхитить только снобов-дилетантов и людей, промышляющих литературным диссиденством и не имеющих никакого отношения к поэзии.
Совсем другое дело верлибры Вячеслава Курпиянова:

Вообще говоря, мысль − это не шутка,
хотя в любой шутке − уже проблески мысли,
и она не на шутку смущает любую мысль…
…Вообще говоря, мысль − это подарок,
которым должно с другими поделиться,
так было задумано на заре человека,
и мысль человека никак не может
настаивать на закате…

Но конечно, лучшие русские верлибры − это те, что открывают "Сети" Михаила Кузмина:

Моряки старинных фамилий
влюбленные в далекие горизонты,
пьющие вино в темных портах,
обнимая веселых иностранок,
франты тридцатых годов,
подражающие д'Орсэ и Брюммелю,
внося в позу денди
всю наивность молодой расы,
важные со звездами генералы,
бывшие милыми повесами когда-то
сохраняющие веселые рассказы
за ромом
Всегда одни и те же…

Вот эту линию русского верлибра и продолжает Амарсана Улзытуев. Следует особо отметить, что его свободный стих естествен, гибок, и главное, наполнен многозначной, подчас философической содержательностью.Вообще, говоря об этой книге, прежде всего, следует отметить ее обширную содержательность. Не содержание − оно иногда бывает случайно и необязательно. Но содержательность, это нечто другое − эта вся жизнь человечества, его история, от самой глубокой древности до обжигающей злобы дня. И еще следует отметить высокую центонность этой поэзии. Случаются явные и скрытые цитаты − Пушкин, Блок, Хлебников − стихи Амарсаны пропитаны поэтической культурой. Как тут не вспомнить Анну Ахматову, которая сказала, что быть может, вся поэзия − это одна великолепная цитата. И как всякая высокая поэзия, эта поэзия автобиографична. И как же широка содержательность этой автобиографичности.

Внутри чужой Родины
Внуков и правнуков тех, чья история — от варваров до Люфтганзы,
Вот она какая — как спящий ребёнок, трогательная и безмятежная!
Любо мне прикоснуться к люльке её крепостей и соборов,
Лоб готический её поцеловать...

Как после этих строк не вспомнить Достоевского, который устами Версилова утверждает: «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия; каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же точно была отечеством нашим, как и Россия… О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем им самим!»
Когда-то Юрий Олеша написал в дневнике, что как все большие люди, Маяковский был добрым человеком. И это абсолютно справедливо. Справедливо это и по отношению автору стихов нашей книги. Именно доброта − важнейший признак христианской цивилизации. Доброта русского крестьянина, доброта святого Франциска, доброта православных старцев-затворников, доброта великих поэтов, которая сквозит в стихах, даже самых личных, стихах о любви и разлуке, о торжестве и катастрофе.

И сердце то уже не отзовется,
на голос мой, ликуя и скорбя,
все кончено… И песнь моя несется
в пустую ночь, где больше нет тебя…

Доброта эта иногда буквально не присутствует в стихах, но она является их основой, фундаментом, даже в пейзаже, даже в трагедии. Вот строки поэта, опирающиеся на воспоминания о блаженном детстве, выявляющие суровое время и благие надежды или разочарования:

Это было, когда ещё звали друг друга — товарищ,
Эра милосердия должна была наступить вот-вот,
Эхо революции было в те дни ещё звонким, как девический смех,
Эх, а завтра — Великая Отечественная война.
Эзра Паунд ещё не якшался с фашизмом,
Эзоповым языком Зощенко ещё вовсю соловьём заливался
Эсэсовцы ещё не повесили этих девчонок…

Но не только абстрактное добро, в этих стихах так много конкретной поэтичности, так много узнаваемого.
Я хорошо знал этого человека, бывал у него в гостях, в квартире на Кропоткинской, беседовал с ним, учился у него −это Николай Иванович Харджиев. Ему посвящено стихотворение "Золотой век":

Любимые ученики Малевича за его супрематическим гробом
в исполнении Суетина,
Чьи абстракции напоминали иконы,
Чьи живописные и авангардистские слоны разбрелись по его жёнам…
Перебежавшие от Шагала с летающими витебскими евреями,
Прескверным характером даже в триумфальном Париже оплакивавшем
иудушек-учеников…

В этой книге собрано многое из всечеловеческого творчества, иные строки напоминают мне плиты Реймского собора. Я видел этот собор, стоял перед ним, и час, проведенный перед его порталом, не забуду никогда.
Своеобразие, оригинальность поэта более всего определяется его собственной, не заемной интонацией. Интонация этих стихов, на мой взгляд, совершенно особая, ни на кого не похожая, не заемная, и это одно из лучших сильнейших качеств книги. Автор использовал ментальность всей новейшей истории, ее революционеров и консерваторов, поэтов и философов, славянофилов и западников. Говоря это, я имею в виду Герцена и его великую книгу "Былое и думы", вот, что он пишет на последней странице: "Есть что сказать человеку − пусть говорит, слушать его будут, мучит его душу убеждение − пусть проповедует. Каждый человек опирается на свое генеалогические древо, которого корни чуть ли не идут до Адама. За ним, как прибрежной волной океана, чувствуется напор всемирной истории, мысль всех веков, а с этой мыслью мы можем быть властью".
Да, существует особая власть, отличная от бюрократической злободневности. Она действует на человека не напрямую, она не давит его, а возвышает:
И впрямь музыканты, слепыми перстами играя так ловко —
Ушам не поверить, умом не понять, что-то знают такое,
Что у стоящих толпой волосинки встают на дыбы, шевелятся,
Штопором с неба их душ как подкошены падают птицы.
Ветер свирепый срывает у душ зазевавшихся стяги,
Смерти над ними устали держать колесниц боевые порядки,
Многие, кто оказался поближе, сегодня домой не вернутся,
Но, заколдованы звуками струн, об этом не знают…

Евгений Рейн


Авторы:
Амарсана Улзытуев

Улзытуев Амарсана - Новые Анафоры (кн.)

Оставьте отзыв об издании
Имя
Отзыв
Код

Рекомендации:


Улзытуев Амарсана "Анафоры"
Отделение ВЫХОД, 2017
350 р. В корзину