Цена: 1700 р. Издательство: Авторское издание, 2016
Вес: 600 г.
Описание: Твёрдый переплёт, уменьшенный формат, 424 стр.
Созданная поэтом Яном Никитиным экспериментальная группа «Театр яда» будто умышленно избегала популярности, изымая себя из всевозможных «ротаций», но при этом у нее было и остается много поклонников. Считать это творчество просто музыкой не позволяют тексты Никитина, которые вполне обоснованно можно отнести к современной поэзии. Своему методу автор давал разные имена — от «инстинкта чистой воды» до «мелодекламативного супрематизма». Этот сборник — попытка сосредоточиться именно на поэтическом измерении. Тексты объединены в циклы, расположенные в хронологическом порядке, и снабжены комментарием. Во второй раздел вошли выдержки из дневников Никитина и восстановленные записи из его «Живого журнала». В качестве иллюстраций использованы авторские рисунки, коллажи и фрагменты рукописей. Издание вышло под знаком «PWNW» — аббревиатура, использовавшаяся Яном Никитиным для обозначения его собственного «лейбла».
Несколько вошедших в книгу текстов:
СЛОВО БЕЗМОЛВИЯ
в ноябре он стал читать пыль оброс мхом забытья ломких страниц почерневшего эха отпуская на волю ручьи полыньи насущность словесного хлеба. научился быть черным на белом снегу инородное тело внедряя в основу толченых фундаментов сочную гниль утонченным пергаментом взрезанным словом безмолвия.
стальной шов разрушает мосты и речные системы бегут безосновно, упираясь алмазами черной земли в берегах мясошерстых вспоротых стульев. гнездится усталость и я наблюдаю за тем как утопленник всходит корчой, в громоздкие гвозди громоздит пузырями запутанный в сети зацветший покой, — затхлого прока в разрушенной плоти, — гнилой черепицы отмерших ветвей, тянутся слюни медузьего сонма краеугольности сонных червей…
МЕРТВЫЙ ДОМ
усталым пеплом ложатся тени и тянут руки сплетенных корзин в обмятых окнах бесцветной кистью течет канва твоих картин
в пропетом мертвом забытом доме двоится доля на двоих и каплей тихой уносит громкий кирпич грозы, летящий вниз
ТУРБИНЫ ЛЮМЬЕРОВ
оброс обзорными руками слепоты… спираль письма голубиной ночью не подлежит сказуемой огласке. — теплый горностайный пропойный хрусталь. черные экраны — турбины Люмьеров. дым и дождь. поезд ушел под откос.
плетение кабельных клеток корзин для дрессировки слипшихся звуков. тугая подвижная говорильня из снотворных мониторов.
ЧАСТНАЯ ВЕНЕРА. УНИЧИЖИТЕЛЬНЫЕ ЯСНОСТИ
вопрошая внутри — воспротивиться в кесаре подвижного состава любой середины, представшей в предстательном макро. — гибельно клеточный изыск обетованных судорог жертв взаймы. — накануне мы накинули устойчивый невод на плечи всех нефтяных картин, и завтра море свернется в мертвую трубку и скиснет, утопнув в себе воплощенным. сколько игле ни колоться — ткань заштопанной вьется по иной причине…
уничижительные ясности уймы ума. помойные винные ямы. перегарное молоко откликушничает по горло недоносков, но будет стонать и куда-то бежать, покуда Венера не отведает панических флейт с толково толченым стеклом витрин пояснительной красоты; — покуда нелепые правила граничат с положеньем вещей — ответственность боится закона. и зоркий стервятник уже обыскал мою плоть, перевернул ночь днем и пролился на седой асфальт, занавешенно зарезал горло языком, на седьмой день утомил твое горе, всеближний…
КОСТРЫ ТЕНЕЙ — ЧЕРЕЗ СТЕНЫ СТЕКОЛ — В ОГОНЬ
костры теней — немного скучновато, но в общем впредь и далее — подлинно преступно, ты можешь принимать по каплям во вниманье объемные закаты окон оптик видеть, моросить канаты мышц и проще быть, и так предельно сложно предавая долго-долго… ты уже обгорело улыбнулся, в беззубом проклятии все будет зря, стол религиозности накрыт по всем канонам уместности, слетая серокровными хлебами, солью, серной кислотой под янтарной яблоней элементарных раздоров, мой жемчужный саркофаг аляповато тек в седативных кольцах, треть всех нас, треть всех трезвых наблюдателей пошла навзничь покинутой петлей через стены стекол — в огонь
КУКЛА ЧЕРТ
ночь. кошачий царь Кукла Черт. псы возводят алтарь голоду. вой гниет под хрустальным бицепсом лунных ножей. камнем за каплей, я возвращаюсь в породу, вращаюсь, сломя поршни, на всех ядовитых парах, в юрком свеченье несусь, не найдя привычных азимутов, кружусь мириадами облученных вихрей, в начале долгого «незачем», не находясь, нигде не найдя нашедшее прежнее. боль не шевелится больше, лишь шелушится, освобождая раннюю кожу от нарицательных сред, накалом всех безымянных начал. непостижимая вечная незавершенность — заигранный до дыр свет. — сквозь прорехи струятся провалы. — плиты. — провалы.
ЛИСТАЯ КИСЛЫЕ ЛИНЗЫ
листая кислые линзы захолустную цепь совпадений одна пылинка поедает другую вылупляется бабочка-бездна усовершенствовав все до предела воочию чую ослепнув взашей немые ветры — твое дыхание разбитые звезды — твои глаза
покинув сноровки сидя на месте торопить ускоренья альфы в омеге
Анатолий Рясов — «Театр яда»: лабиринт без выхода
Кирилл Захаров — Ян Никитин: окольное письмо
Авторы:
| |