CD: Василий К. & Кирилл Комаров "Верёвки"

Временно нет в наличии 
 

Издательство: Open Mind Records, 2006

Вес: 90 г.

Описание:
Jewel box, 4-стр. буклет.


1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20. Крутототут

Все вещи услышаны и записаны Василием К. и Кириллом Комаровым на "Chasovschik Studio" в Петербурге, звукорежиссер: Евгений Кирцидели, кроме "Крутототут".

Изгибая мозг, можно получить прямой прямой доступ к потоку; обычно мы все используем для этого скафандры стилей, громоздкие бормашины жанров и подобные компьютерам 50-х комплексы наследственного и приобретённого культурно-информационного отягощения, получая полчашечки выжимки в лучшем случае. ВК и КК нашли свой, интимный и сакральный путь в обход всей этой фигни (которая, впрочем, вполне может быть полезной, приятной и красивой в других случаях). Негры, арабы и индусы делают это с тех пор, как узнали о существовании музыки, белого человека занесло на стройку, где он до сих пор играется с кирпичиками. Поэтому Верёвки — Белые, но это Верёвки, и они бесконечны, и, как всё бесконечное, настоящие. Если ты откроешься, твой мозг не вынесет, а отнесёт на некоторое расстояние, и ты сама сможешь насладиться его сиянием.
Збигнев Перельмуттер
Наш Неформат
ПРЕДИСЛОВИЕ
Этот текст можно считать рецензией на альбом "Веревки", рассказанной Василием К. и Кириллом Комаровым. Но на самом деле он тоже является "Веревками". Текст большой, поэтому, если у вас нет привычки читать большие тексты с экрана, распечатайте его. Распечатали? Теперь поставьте рядом с собой тарелку и положите на нее белый, плетеный косичками сыр. Готовы? Тогда приятного вам чтения.

Василий К.: Как появились "Веревки"? Когда я впервые услышал Комаровскую запись — это был альбом "Парашютисты Глазами Птиц" — я сразу понял, что этот человек может делать что-то еще, больше. Это чувство осталось и сидело, пока я с ним не познакомился. Все остальное произошло само собой. То есть, я не строил никаких планов. Кирилл предложил поиграть в таком состоянии, я предложил публично выступить с этой программой, он в свою очередь — зафиксировать на носителе. В итоге на диске оказались "Веревки. Номер Один". Все "Веревки", начиная с первых, являются частями всеобъемлющих огромных "Веревок". Впереди — бесконечность. "Веревки" — наша стихия. В них нет ничего серьезного. Все перемены настроения — только волны в одном Веревочном море.

Кирилл Комаров: Сейчас я расскажу, как надо, а потом уже будем разговаривать нормально.

Василий: Я не понимаю.

Кирилл: Слава Богу, среди нас всегда есть один, который понимает. Только не перебивай меня, пожалуйста. Я уже вижу, что у тебя челюсть отвисла, чтобы сказать какую-нибудь глупость. Люди будут спрашивать, не слыша самого альбома: "А что ж там такое? Что такое?!" Ничего там особенного нет, дорогие мои. Произошло в первый раз это так. Когда мы с тобой познакомились, мы пошли к тебе домой, у тебя дома было две гитары, и у нас была возможность почувствовать общее пространство. Мы его почувствовали, потом взяли гитары. Там были твой знакомый и твоя любимая женщина — они были как объективация того, что это было хорошо, когда мы играли вместе без подготовки. Им это понравилось, нам это понравилось. И мы решили записать это. Вот и все. Это была "Веревка. Номер Ноль", такая пробная "веревка". У меня до этого был опыт записи "Трансблюза" в таком же состоянии, в состоянии измененного сознания.

Василий: Кира попробовал побренчать в состоянии измененного сознания, и то, что получилось, назвал "Трансблюзом".

Кирилл: Да, именно так. После этого мне стало интересно попробовать это с кем-то вдвоем. Я пробовал это делать с некоторыми своими знакомыми, которые неплохо владеют музыкальными инструментами. Ничего удивительного из этого не получилось. Выяснилось, что это вообще не вопрос владения инструментом. Это вообще не про музыку, а про другие вещи. Я как раз вчера думал, что если бы кто-то лет пять назад сказал мне, что я буду сидеть в прямом эфире "Эха Москвы" и играть "из-под волос" то, что мне придет в голову, то, при моей невысокой самооценке себя как гитариста, это было бы просто стремно. Притом, что вокруг есть изрядное количество людей, специально заточенных под импровизации — всякие джазовые музыканты — которые, казалось бы, могли бы это сделать вместо нас. Но это не вопрос техники. И в результате это сделали мы, а не они. Вернее, это сделалось через нас, а не через них, несмотря на то, что они владеют инструментами несравнимо лучше. Опять же повторю: это не про музыку. Вася, продолжай.

Василий: Смотря что ты называешь музыкой.

Кирилл: Вот именно это, Вася. Именно это! Вместо того чтобы сказать единственно возможную фразу, которую я от тебя ждал: "Да, я полностью с тобой согласен", ты говоришь: "Что ты называешь музыкой?". Вот так все и происходит, так все и перетекает. Заканчивается одна "веревка" — начинается другая.

Василий: С тем, что ты сказал до этого, я согласен, так оно и было. Молодец, очень хорошо изложил. Пресс-релиз готовый. Теперь о музыке. Кира, я считаю, что музыка — это воплощенная энергетика. Это не свод правил, которые какой-нибудь мальчик (или тетя, или дядя, или бабушка) выучил, и поэтому он считается теперь профессиональным музыкантом.

Кирилл: Мы с тобой никогда не теоретизировали по этому поводу...

Василий: Я могу потеоретизировать. Я, например, знаю, что там вылезает.

Кирилл: Ну, расскажи, что вылезает.

Василий: Когда я импровизирую, из меня, например, вылезают какие-то блоки прежнего музыкального воспитания. Иногда я вижу, что начинаю играть, как Гласс пишет, например. То есть фразочка повторяется, повторяется, к ней добавляется нота, потом еще две, потом три убираются, и всё повторяется снова. Пока настроение есть. Потом оно сошло и началось что-то другое.

Кирилл: Совершенно верно. То, что мы сейчас делаем, тоже можно назвать "Веревками", но поскольку энергия существует в виде музыкальных звуков, из тебя, естественно, вылезает твое прошлое, твои штампы. Не нужно бояться этих штампов; у меня — свои, у тебя — свои. Вот ты меня все время упрекаешь: "Ты опять по блюзу". Ну, уж такой я блюзовый человек — все время по блюзу. Мои штампы, мои программы...

Василий: Если уж теоретизировать, то знаешь, что круто? Что ты можешь атонально играть. Это так немногие могут.

Кирилл: А знаешь, почему? Хочешь, секрет открою?

Василий: Да.

Кирилл: Слух у меня плохой, Вася.

Василий: А? Чего??

Кирилл: Громче говори!

Василий: То есть ты что-то лепишь, а что — непонятно тебе самому?

Кирилл: Конечно. А ты не догадывался? Я же не слушаю, в какой тональности ты играешь. Мне вообще от тебя нужно немногое — ритм давай, какую-то основную идею, и вперед. Вот так вот и живем.

Василий: Ладно, чего ты — "ритм давай". Тогда скучно было бы. Хотя я иногда подкидываю тебе чего-нибудь такое позаковыристее атональное, а ты начинаешь блюзы петь, не берешь...

Кирилл: Действительно, мерзавец. В Питере, когда мы играли на презентации альбома "Веревки", Вася вдруг затеял такие музыкальные волны, в которых звучало что-то такое мрачное — "ду-ду-ду-ду-ду" — и он очень долго это делал, плавно меняя динамику, хотел, чтобы я это подхватил, и я это понял. Я понял это, Вася. Но видишь ли, в чем дело, я осознал, что — да, было бы кайфово упасть в этот океан, но я также осознал, что для этого придется долго молотить по струнам правой рукой, а это было то физическое усилие, на которое я тогда не был согласен просто. И все. Просто не согласен на определенную физическую работу. Не в музыкальном отношении, а чтобы мои бицепсы и трицепсы вот таким вот образом напрягались.

Василий: У нас с Кирой был "постверевочный" период в написании песен, и заносило в такие стороны, которые я от себя и не ожидал. У меня был период, когда я... ха-ха-ха... просто понял, что не могу песни писать. И когда я в Швецию уехал, подумал, что вот сейчас-то все и вылезет. Я думал, что полезет все в нетрадиционную сторону, которая — совершенно свободная, а вместо этого я написал несколько песен в стиле "русский рок".

Кирилл: I can't wait!

Василий: Ну, ты уже слышал.

Кирилл: Давай уже!

ВК:
Мобильник ушел сквозь кольцо и в воду
Видимо, будет плохая погода
Подставы друзей, сигналы со дна
Беда никогда не приходит одна

Синее небо над головой
Синее небо над головой
Ветер в лицо — стою над водой
И если я буду, то буду с тобой

Мобильник — и в воду через дырку кольца
Это начало потери конца
Взвейся, косяк, растопырься, засада
Прорыв коммуникативной блокады

Синее небо над головой
Синее небо над головой
Я должен стоять красноярской скалой
И если я буду, то буду с тобой

Мобильник в воду ушел сквозь кольцо
Беззвучно и плавно, серым яйцом
Теперь его жизнь подотчетна не мне
Но электрохимическим снам в глубине

Синее небо над головой
Синее небо над головой
Все, что я есть — людской добротой
И если я буду, то буду с тобой

Мобильник сквозь кольца — и в воду, и вниз
Блеснув, приоткрылся неведомый смысл
Радугой вверх развернулся, звеня
Миру пора отдохнуть от меня

Синее небо над головой
Синее небо над головой
Пусть далеко, ты вернешься живой
И если я буду, то буду с тобой

Синее небо над головой
Синее небо над головой
Все разбросал, держусь красотой
И если я буду, то буду с тобой

Вот песня такая. Ну, хоть что-то тебе во мне нравится?

Кирилл: Было две вещи, которые сказали мне, что с этим парнем можно иметь дело в осуществлении покорения новых горизонтов и выхода за рамки. Первое — это его песня "Браслет". Вообще весь его "Г.О.С.", но главное — песня "Браслет". Второе — это его кошелечек. Если посмотреть на Васю в этом кожаном пальто, с этим длинным хайром, то из десяти вариантов кошельков, которые предположиельно могут быть у этого парня, такого не будет наверняка. Из сорока вариантов! Для читателя обязательно скажем, что это маленький красный глянцевый кошелечек фирмы "Kenzo" с розочками! Они чем-то похожи на маки, но в принципе — все равно розочки.

Василий: Это не случайная вещь, я ее долго искал. Долго.

Кирилл: Это и ценно, что не случайно. Видно — осознанный выбор. Абсолютно дамский кошелечек. Эта Васина андрогинная составляющая дает нам возможность выходить в другие пространства. Теперь пора рассказать про большой секрет первой "Веревки". Когда мы с Василием К. уже записали альбом и думали, какие там будут надписи на обложке, мы решили, что "спасибо" будет очень мало. Т.е. "спасибо" будет только двум людям. Первый человек — Катя Борисова: журналист, которая познакомила нас с Василием. А второй — это мой товарищ Илья, благодаря которому мы с Васей смогли записать этот альбом.

Василий: Его же Женей звали?

Кирилл: Нет, его действительно зовут Илья... Но откликается он на Женю, ты прав. Впрочем, это не важно, зовут-то его Илья.

Василий: А я его как называл?

Кирилл: А ты его вообще никогда в глаза не видел. Мы сейчас говорим не про звукорежиссера, которого действительно зовут Женя, а про другого человека. Про другого человека мы сейчас говорим, Василий. Про другого!

Василий: Ну хорошо, хорошо. Мы сейчас говорим про человека, которого ты знаешь, а я не знаю. Что я, дурак, что ли, полный? Ты вообще про секрет собирался рассказать.

Кирилл: Да, про секрет. Я помню, объемчик держу. История такая. Мы сидим с Васей у меня на кухне, и я говорю, что прикольно было бы написать благодарность человеку, которого в мире не существует. Кто бы это мог быть? Ну, например, какой-нибудь... И из меня выскакивает: "Збигнев Перельмуттер". Вася спрашивает: "Это что, польский еврей, что ли? Почему Перельмуттер?" Я начал думать: " Действительно, почему Перельмуттер? Откуда это из меня выскочило, из каких коридоров сознания?" И понял, что фамилия "Перельмуттер" была у моего заваспирантурой. Я помню, что он был просто в шоке, когда я ему сообщил, что ухожу из Академии Наук. Но у него было другое имя, не "Збигнев". Я начал вспоминать, откуда взялось во мне имя "Збигнев". Может быть, потому, что этот заваспирантурой был похож — как все люди этой национальности в определенном возрасте похожи друг на друга — на Збигнева Бжезинского. Но не важно. Короче говоря, родился в моем мозгу такой человек. Збигнев Перельмуттер. А теперь я сделал его существование фактом согласованной реальности, то есть теперь в этой самой реальности существует документальное тому доказательство, причем, Василий еще об этом не знает. Дело было так. Я шел в гости на день рождения. На углу Торжковской и Новосибирской я увидел, как автопогрузчик забирает чью-то машину на штрафстоянку. Рядом стоит ГАИшник. Я иду, ГАИшник останавливает меня и говорит: "Можно вас на секундочку? Будьте, пожалуйста, свидетелем. Видите, машину забираем из-под знака. Это у вас займет десять секунд времени. Никуда вас вызывать не будут, ни в какой суд, это так для проформы, просто нужны ваши данные. Вы не против?". Я говорю: "Я — за. Да и если в суд надо, обращайтесь, я со всей душой и в любое время". Он достает квитанцию, ручку, спрашивает: "Ваши фамилия-имя-отчество?" Я говорю: "Збигнев Перельмуттер". Ручка дрогнула в его мускулистых пальцах, но он пишет. Стойкий парень. Записал и спрашивает: "Адрес?" Я сообщаю ему адрес Збигнева Перельмуттера. Он записывает, и возвращается к первой строчке, где имя, фамилия и отчество. По лицу видно, что у парня много вопросов: "Так, значит, Збигнев... — это фамилия?" Я говорю: "Нет, Збигнев — это имя". "Ясно. А Перельмутер..." Я уточняю: "Два "т"". Он: "Так, понял — Муттер. Два "т". (исправляет) А Перель — это отчество?!" Я говорю обиженно: "Нет. Как же "Перель" может быть отчеством?! Нет, это фамилия такая — Перельмуттер". "А отчество? Отчества нет?" "Как же нет, говорю. Как же у человека может не быть отчества! Отчество — Михайлович". Вот так в течение нескольких секунд у Збигнева Перельмуттера появились и отчество, и место проживания. Так что теперь это зафиксировано в абсолютно официальном документе, соответственно, такой человек существует — Збигнев Михайлович Перельмуттер.

Василий: А когда он родился?

Кирилл: Поскольку ГАИшник не спросил меня про год рождения, то я ничего и не ответил, так что, скорее всего, Збигнев Перельмуттер никогда и не рождался. Он просто есть. А слушая Васину песню, где есть строчка "Когда мы с Комаровым играли "Веревки", пьяный негр слетел на мой гриф...", я врубился, что Збигнев Михайлович Перельмуттер, вдобавок ко всему, еще и негр. А кто же еще! Безусловно, негр. И теперь на каждом моем альбоме будет благодарность этому во всех отношениях удивительному человеку.

Василий: В таком случае, это великий старый блюзмен, который стоит в одном ряду с такими именами как Джордж Бенсон, Джек Джонсон, Майк Скотт. Что тут можно еще добавить после столь замечательного и последовательного изложения идей и способов воплощения моим дорогим коллегой Кириллом Комаровым, которого я люблю и уважаю? Для нас "Веревки" — дело интимное. Поэтому сыграть их публично — стало для нас вызовом и... атакой.

Кирилл: Так называемый challenging kick. Именно это и делает "Веревки" русским народным искусством.

Василий: Хорошо, спасибо. Ты в очередной раз дал мне язык, старик. Так вот, следующим "челленджин киком" было для нас появление на радио. Мы сомневались, потому что среда новая, давящая, требовательная, агрессивная и ограничивающая. Но Плющев (ведущий передачи) оказался профессионалом круче, чем я о нем думал. Он просто молодец. Он понял, что это такое, и при всем при том, что бытие радиоведущего подразумевает некую степень цинизма, усталости и нивелировки всего, что проходит перед глазами, у него сохранилась чуткость. И он не мешал. А если что-то и вставлял, то это было очень корректно. Это было чуждое, это было другое, но при этом не разрушало ничего из того, что создавали мы. Он не включился в это пространство, но ему это и невозможно было бы — целиком включиться в пространство и при этом выполнять те функции, которые он обязан выполнять, будучи на этом месте. Я думаю, что это исключено. Или как, Кир?

Кирилл: Да. Я бы добавил: будучи таковым. Во всей твоей фразе слово "будучи" мне понравилось больше всего!

Василий: После передачи у нас осталось отчетливое чувство: we did it, man! "We-did-it-man-чувство".

Кирилл: Но самое кайфовое, когда, ощущая абсолютную неинтимность ситуации (какая может быть интимность, когда играешь для миллиона человек?), ты все равно играешь то, какой ты сейчас есть. Ты играешь свои чувства в этот момент, играешь то, что ты знаешь в этот момент. Самое кайфовое было, когда ты забываешь, что тебя слушает много людей. И я видел, что Вася тоже это забывал. Понятное дело, что мы были в студии, что надо было сидеть поближе к микрофону, что надо было помнить о многих посторонних вещах, но были моменты, когда мы от этого абстрагировались. Меня порадовало, что даже в такой атмосфере мы были способны на инсайт. Это и есть расшифровка Васиного "we-did-it-mаn". Это вызов себе. И мы это сделали.

Василий: Я раньше не мог представить себе, что сяду и буду играть вообще что попало, и это будет актом искусства.

Кирилл: Я бы даже назвал это не актом искусства, а актом естества. Потому что это "Веревки" — это не искусственная, но естественная вещь. В альбоме "Веревки" есть совершенно чудовищно сыгранные с точки зрения техники места. И есть совершенно божественные моменты. Но и то, и другое — это абсолютная реальность. И в том, и в другом содержится основной код и послание миру: это естественная вещь, которая происходит здесь и сейчас. Это не подделать. Это как футбол в прямом эфире. Он может быть плохим, может быть хорошим, ты можешь поймать кайф или обломаться — в этом и есть очарование момента. С "Веревками" то же самое. Ты можешь вечером сесть один на кухне, поставить альбом "Веревки" и побыть вместе с двумя хорошими друзьями, которые играют, что им приходит в голову в этот момент. В этом и состоит энергетическая ценность продукта.

Василий: Я хотел бы добавить, что все, что мы говорим о музыке, в точности переносится на вербальную часть.

Кирилл: Самое главное — публичность проявления естества. Наш мир, мир мегаполиса, очень неестественен. И люди привыкли мириться с этой неестественностью. Смотрят интервью с каким-нибудь артистом, а потом говорят: "Он так естественно держался". А мне видно, что он, конечно, кайфовый парень, он вызывает симпатию, но в жизни-то — в том, что он сам считает своей жизнью — этот человек совсем не такой, совсем. Но мы это принимаем, мы принимаем правила игры социума, обстоятельства времени и места. То есть наше "естественно", это всегда "естественно для данных обстоятельств", которые сами по себе неестественные. А настоящая "естественность" — это когда мы дома одни, и нас никто не видит. Но показать такую "естественность" миру — это уже чересчур. А с "Веревками" — другая история. Они не могут случиться, если мы с Васей не будем максимально естественными, максимально открытыми. И там не бывает "чересчур". Тут большой риск, так как люди очень часто к этому не готовы. У них в головах есть уже сложившийся образ автора именно этих песен. У них есть совершенно конкретное представление о человеке, который, допустим, написал "Алису С Собой". И когда этот человек оказывается несколько другим, да еще вместе с перцем, песни которого вообще не нравятся, то он как бы подставляется. Он рушит собственный имидж. Вася, ты же рушишь собственный имидж на хрен! Остановись! Потому что мне остановить тебя невозможно.

Василий: Я еще хочу рассказать про песню "Крутототут". Это единственная на "Веревках" песня со словами и аккордами. Она сочинена Кириллом Комаровым.

Кирилл: Не в момент записи "Веревок"!

Василий: Это "постверевочная" песня...

Кирилл: Почему "постверевочная"? Это еще до Индии было.

Василий: Она "пост-твоя-веревочная". Потому что у тебя сначала появилась идея "Веревок" — "Трансблюз" и так далее. И только после этого песня появилась. Так вот, эта песня значит примерно следующее: "Ну, че? То, что мы вам семьдесят минут терли своим способом, непонятно? Тогда мы берем другой язык, к которому вы, наверное, привыкли больше, и вот вам то же самое, но совершенно другим языком". Вот что такое песня "Крутототут". Кира, это вообще-то твоя песня, я правильно про нее сказал?

Кирилл: А как ты мог сказать неправильно?! Тебе это еще ни разу не удавалось. Тем более, ты сам ее и спровоцировал. Расскажи про аккорды.

Василий: Да-да, была идея про ля-фа-до-соль. То есть это аккорды, на которые написана "Пассажир" Игги Попа. А у Арефьевой — "Флейта". Я могу сейчас вспомнить пару десятков таких песен, а вообще их сотни, я думаю. Это последовательность аккордов, которая до такой степени везде, что нужно было взять именно ее как метафору. Это не музыка сама по себе, это метафора. Как бы линк на все остальное использование этих аккордов. "Кротутотут" — это краткое содержание, написанное иероглифами.

Кирилл: Это как рэп на титрах фильма "Ночной дозор".

Василий: Других параллелей с этим фильмом, пожалуйста, не проводи!

Кирилл: Кстати, когда мы начали записывать "Веревки", мы совсем на публику не рассчитывали. Думали, что просто поиграем, запишемся, послушаем... И посередине записи (это даже задокументировано, хотя в альбом не вошло) Вася сказал: "Слушай, по-моему, пол-альбома уже есть". Изначально нам важно было зафиксировать все, что мы наиграем и потом посмотреть, что же получилось. Мысли об издании не было.

Василий: Там больше трех часов записано было.

Кирилл: Три часа сорок минут. Потом, когда я был в Индии, Вася в Швеции героически отслушал все это и сообщил мне: "Я отобрал то, что можно — получается двойник". Я послушал и говорю: "Вася, знаешь, все знаковые альбомы, которые потом вошли в историю, были одинарными. Давай-ка и мы сократим до одного диска". Вася отвечает: "А знаковость нашего альбома будет заключаться в том, что это первый знаковый двойной альбом!" Я говорю: "Так, ладно. Я понял, тебя не переконцептуалить. Давай посмотрим, сколько это будет стоить". Мы же выпустили его за свой счет — мало кто в этой стране сможет найти фирму, которая подпишется на столь коммерчески успешный проект. И слава Богу, что есть деньги в этом мире! Они-то все и решили. Деньги нам сказали: "За каждые лишние тридцать минут вы платите по 250 баксов. Согласны?" "Да нет, спасибо, мы лучше потщательнее отберем. Еще что-нибудь повыкидываем на хрен". И в результате получилось то, что получилось: семьдесят пять минут хорошей музыки, хорошего настроения...

Василий: Когда мы поняли, что именно у нас получилось, мы решили, что это надо публично делать. Когда мы начали это делать публично, идея просто докатилась то уровня "Икеи". Люди — не все, далеко не все, но все-таки большинство — понимают, что это такое на каком-то своем эмоциональном уровне, и мы решили: "Почему бы и не продавать этот диск?"

Кирилл: Мы решили начать с тех людей, которые воспитаны на песнях Василия К. и песнях Кирилла Комарова. Мы сознательно предполагали, что сначала это будут покупать те, кто сформировал у себя в головах наши образы.

Василий: Не, я думаю, что те люди, которые только меня слушают, привыкли к чему-то подобному. Они все не от мира сего немного. А Кира у нас — мейнстрим...

Кирилл: Это я со своими оригинальными аранжировками — мейнстрим, а ты со своим "русским роком" — экспериментален?! Ну, хорошо, пускай будет так.

Василий: Аранжировки у тебя классные, все круто, но это мейнстрим.

Кирилл: Мейнстрим, мейнстрим. Там же очень простые культурные коды. Вообще песенное искусство все построено на кодах и шифрах. Всем понятно, что если медленная песня, то пора гасить в зале свет и зажигать зажигалки. Хотя при этом песня может быть с совершенно стебовым текстом. А в "Веревках" в этом смысле ничего не кодируется, ничего не шифруется. Как есть, так и есть. Коды и шифры — это некая работа "до" и работа "после". Самая большая ценность "Веревок" — они удивляют. Их невозможно просчитать. Они и нас удивляют. Удивляют нас нами же. Я не хочу сказать, что мы такие открытые флейты, через которые звучат небеса, но все происходит как бы помимо нашей воли. Ты чувствуешь, что можешь этому помочь, но не можешь это выдавить из себя. Песню ты всегда можешь выжать, завинтить, сделать ее, а здесь ничего такого ты сделать не в силах. Ты прозрачный — и пространство звучит через тебя. Зажался — и все умирает.

Василий: Моментик один. Если бы я сел сочинять музыку, то никогда бы не стал делать это так, как мы делаем на "Веревках". Нам "Веревки" открыли дверцы в наш собственный параллельный мир: "Это тоже твое. Ты не знал, что это у тебя есть? Вот, пожалуйста". Надо признаться, правда, что в пятой композиции "Веревок" используется заготовка. Это я притащил на бумажке.

Кирилл: Для меня это было совершенно неожиданно!

Василий: А я не знал до "Веревок", что делать будем. Мы до этого джемовали в похожем состоянии со шведами. И там у нас было обыкновение брать с собой на джем какие-то книжки поэтические и орать их в микрофон. Я подумал, что, может, и в этот раз понадобится, и прихватил с собой этот текст.

Кирилл: Она такая странная, эта композиция. Для меня она самая странная из того, что вошло в альбом. А вообще там еще есть очень хорошие места из музыки, воспринимаемые и в обычном состоянии сознания. У меня был искус набрать минут на тридцать виртуозных джазовых импровизаций — там есть просто волшебные места. Десятая, тринадцатая и восемнадцатая вещи — это просто гениально. Приятно сознавать, что ты не имеешь к гениальности продукта никакого отношения. Так было — и все. Здорово, что мы это зафиксировали. Один классный аранжировщик, с которым я работал над "Ангелологией", послушал и спрашивает меня: "А это вы там сознательно меняете — то пять, то шесть, то пять, то три?" Он все это время считал размеры! Я ему честно ответил: "Видишь ли, я даже не знаю, о чем ты говоришь". Естественно, никто из нас повторить этого больше не может. Я знаю, найдутся критики и музыканты, которые будут слушать "Веревки" и говорить: "Ну, понятно. Психоделия, джаз... Это все уже делали GRATEFUL DEAD, Филип Гласс или Рай Кудер, или кто-то еще...Ребята просто отрываются". Мы не отрываемся, мы отКрываемся. И они смогут опровергнуть все, что мы сыграли, кроме одного: они это говорят, а звучит это через нас. В этом и состоит некий первоначальный волевой импульс, который называется "открыться". Ты понимаешь, что поставлено на карту, и как это может быть воспринято, но ты все равно это делаешь, потому что ты делаешь это. У тебя есть "Веревки", и ты должен открыться, и потому что ты открываешься, у тебя есть "Веревки". Простые правила.
В нашем мире "открытость" — это значит "уязвимость". Вася для меня в этом плане большой учитель. Грубо говоря, мы как два полицейских, которые стоят у двери, за которой спрятались бандиты. И кто-то должен выбить эту дверь. И ворваться первым. И практически всегда это делает Вася. А я уже вхожу со словами "Вы все арестованы!", пока Вася держит их на мушке. Васин диапазон неразделения эмоций на "можно-нельзя" гораздо шире, чем у меня. Конечно, есть вещи, которые и Вася себе не позволяет из соображений корректности. Но все равно его стартовый потенциал куда больше моего. Потом я начинаю подтягиваться к нему.

Василий: Теперь мне надо тебя похвалить как-нибудь.

Кирилл: Я тебя не хвалю, а говорю, что есть. Это совершенно не отменяет того факта, что ты не умеешь играть на гитаре, отвратительно поешь, мешаешь мне делать "Веревки" с приличными людьми. Поэтому особое внимание музыкальных критиков, конечно, стоит обратить на сочетание миксолидийского и лесбийского ладов. На что-то еще?

Василий: На модальность, атональность и додекафонию. Потому что все это было.

Кирилл: Ты возвращаешь нас в прошлое. Хотя с другой стороны, уже сыгранные "Веревки" все равно остаются в тебе и влияют на "Веревки" будущие. Самые запоминающиеся были в Минске, потому что там "Веревки" были с утра до вечера. Они были вообще неиссякаемы. Мы играли их до концерта, во время концерта, после концерта...

Василий: А на самом деле нас пригласили сыграть нормальный песенный сплит. Первая часть концерта — Вася К. со своими песнями, а вторая часть концерта — Кирилл Комаров со своими песнями. Все так вроде бы и должно было быть, но под конец мы решили засунуть маленький кусочек "веревок". Этот маленький кусочек превратился в два часа. Причем, мы честно хотели уйти, но нас не отпускали эти люди.

Кирилл: Они все время не отпускают, эти люди.

Василий: В начале "Веревок" хорошо видно, что большинство не врубается, а под конец начинают просить еще, еще и еще. Люди на "Веревках" начинают себя вести совершенно иначе, нежели на обычном песенном концерте. Мы не заставляем их так себя вести, а просто предлагаем.

Кирилл: Пространство не оставляет им другого выбора. Вернее, выбор у них есть — выйти с концерта и послушать СМЫСЛОВЫЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ или еще что-нибудь легкоусвояемое. Мы людей заранее предупреждаем об опасности. Перед первыми "Веревками" мы написали в анонсе: "Подумайте хорошо, прежде чем приходить на этот концерт. Возможен облом".

Василий: Причем, в конце я еще приписал "Это серьезно. Это не пиар". Как еще предупреждать? Люди, которые приходят на "Веревки" второй раз, примерно уже знают, что это такое. В середине четвертых "Веревок" нам понадобилось изменить сознание, т.к. оно начало скручиваться обратно в нормальное. Мы взяли перерывчик на пять минут и пошли в гримерку помедитировать. И кто-то сказал сзади (так, по-доброму): "Ну вот, бухать пошли..."

Кирилл: Хотя совершенно понятно, что на энергии алкоголя "Веревок" не сделать.

Василий: Бывают и примеры неадекватных реакций. Самое неадекватное, когда начинают просить исполнить песни. Такое регулярно бывает. Особенно в Питере.

Кирилл: На самом деле я, будучи патриотом родного города, скажу так: самые тяжелые "Веревки" были в Питере. В Москве было очень хорошо. Люди там как-то реагируют иначе, другое пространство возникает. Ведь это ситуация, которая создается не только нами, а всеми вместе. Это музыка, которая звучит в это время и в этом месте с этими людьми. С этим интерьером, с этим абажуром, с этим звукорежиссером. Все это влияет. И влияет в гораздо большей степени, чем когда ты исполняешь песню. При исполнении песен уже настолько вбит автоматизм, что ты можешь себя и не слушать, а уж зал — тем более. А здесь этого нет. Здесь любое движение, любой звук влияют: приходят записки из зала, какой-то выкрик, кто-то поднос уронил, кто-то сыр взял. Мы же кормим людей сыром! За свои деньги, между прочим. Дорогим сыром. Ведь "Веревки" — это еще и сыр. Белый сыр. Такой "веревочный" сыр. Первый концерт как назывался? "Добровольное насильственное кормление белыми веревками". И на Невском проспекте долгое время висел громадный плакат, на котором Василий К. и Кирилл Комаров смотрят друг другу в глаза, а под ними мелко написано: "добровольное насильственное", и крупно: "кормление белыми веревками". Это произошло, потому что после первой нашей удачной импровизации у Васи дома мы пошли на кухню пить чай и что-нибудь перекусить. У Васи дома был сыр, который Вася поедал и предлагал его мне, а я ел что-то другое и этот сыр есть очень не хотел, не хотел его жевать. И сказал: "Не надо кормить меня этими белыми веревками. Мне не нравится это насильственное кормление". И это все заиграло, мы прикололись к самой фразе "насильственное кормление белыми веревками". Если вслушаться в это сочетание слов, то понимаешь, что есть какой-то очень странный мир, в котором это, видимо, очень страшная пытка. Сразу же после отрезания гениталий следующее по ужасу — это кормление белыми веревками. После чего человек неминуемо признается во всех смертных грехах. И Вася сказал: "Если есть насильственное, значит, есть и добровольное. Возможно, есть какие-то аскеты, которые сознательно ими кормятся. Есть секты поедателей белых веревок". Поэтому у нас и получилось "добровольное" и "насильственное" вместе. А вы еще спрашиваете, при чем тут сыр. Скажи: "Чи-из"!

Василий: Вообще-то на концерте "насильственно" не очень получается — сами все съедают добровольно. Мы для затравки перед "Веревками" песни играем понемножечку. Чтобы человеку, которому совсем невмоготу... Вот надо ей сейчас песню Комарова, иначе она помрет к чертям собачьим, не услышав его песню. Чтобы она дожила до следующего концерта Кирилла.

Кирилл: Мне кажется, что сейчас идет легкий наезд на моих слушателей. Что касается поклонников Василия К., то они, приходя на его концерт, совсем не хотят слушать его песни. Они хотят услышать, когда же он, наконец, сыграет "Веревки" вместе с Кириллом Комаровым. Да, Вася?

Василий: А знаешь, и такие есть.

Кирилл: И их становится все больше и больше. Скоро их будут миллионы, благодаря "Эху Москвы". Эти "Веревки", кстати, можно скачать с сайта "Эхо Москвы". Там у нас получилось ультрамодное интерактивное акустическое шоу.

Василий: А в чем его интерактивность?

Кирилл: Интерактивность заключается в том, что во время концерта к нам приходят записки, на которые тут же сочиняются песни. Если это хорошая записка, конечно. Тот же эффект интерактивности был и на радио, он заключался в звонках радиослушателей. Кто-то позвонил и говорит: "Ой, как здорово! Как называется эта группа?" Я ответил, что эта группа называется АКВАРИУМ.

Василий: А я добавил, что сейчас в студии только лидер этой группы, которому кажется, что он играет с кем-то, поэтому нас сейчас двое. Слава Богу, что Плющев оказался такой врубной.

Кирилл: Вообще это был интересный эксперимент. Ведь как устроен социум? Есть вещи, которые "можно", есть вещи, которые "нельзя". Есть граница между ними. А на этой границе между "можно" и "нельзя" есть нейтральная земля. И по ней практически никто не ходит, потому что ты не знаешь — это уже "нельзя" или еще "можно". Одна наша знакомая нас укоряла: "Вы не имеете права вот так выходить на сцену. Вы не имеете права это делать, потому что это не концерт. Вы не имеете права это делать, потому что вы не репетировали". На что Вася резонно заметил, что для того, чтобы с этим выйти на сцену, мы репетировали всю жизнь. Вся предыдущая жизнь была репетицией. Это пафосно звучит, но это так. Продолжаю расточать комплименты.

Василий: Кому, себе?

Кирилл: Тебе, конечно, но в завуалированной форме. То есть это будет комплимент себе, но чтобы выглядел он, как комплимент тебе... У нас все происходит вовремя. Если бы мы с Василием К. познакомились лет пять назад, конечно, это было бы отвратительное столкновение. С таким подонком, алкоголиком и дебоширом, как Вася того времени, у такого рафинированного эстета из хорошей петербуржской семьи, как я, ничего хорошего бы не получилось. Я — тонкий, умный, изысканный, и рядом какая-то шпана матерящаяся? Зачем мне это надо? Все же просто: мои песни — хорошие, его — плохие. Но вот я съездил в Индию, поиграл там с разными людьми, поглядел, как они играют. И вот это как я обнаружил здесь именно в этом парне. Даже в плане элементарного гитаризма, минимализма, умения расставлять паузы, слушать партнера у Васи с теми ребятами обнаружилось очень много общего. Не говоря уже о культуре выражения своих чувств и способности восприятия пространства на тонком уровне. И думаю, что это не потому, что он такой мурманский самородок, а потому, что он такой вот несчастный шведский подданный. Я думаю, что это результат влияния западной культуры. Может, это через Нила Янга и прочее, но это здесь вырастить нельзя. Это не может вырасти на нашей почве.

Василий: Все?

Кирилл: Нет. Ты же видишь, меня несет. Вот еще одна мысль пришла: в чем разница между попсой и роком? Ну, считается, что "попса" — это когда притворяются, а "рок" — он такой весь из себя честный. На самом деле разницы никакой: и те притворяются, и эти. Просто у каждого своя униформа. И у тех, которые как бы не притворяются, есть свой Кодекс Непритворения "Как правильно не притворяться". То есть такой самоучитель "Как стать рок-н-ролльной легендой". Как должен жить настоящий рокер? Понятно, что квартира чистой быть не может, там должны быть если не шприцы по углам, то пустые бутылки, гитары, девчонки, чьих имен никто не помнит, не должен помнить в идеале... И это называют "жить на разрыв аорты", "гореть", "творить душой". Но это та же самая несвобода. И не притворяющиеся таким образом люди — всего лишь часть этой игры. И мы тоже только часть этой игры. Просто мы это осознаем, а они, как правило, нет. Потому что их рок-н-рольный угар — это такая же защита от мира и от самого себя, как и лживость попсы. Просто разные униформы. И там всегда есть тот, кто круче в любой ситуации. Например, Шевчук. "А Шевчук круче!". И как ты можешь избавиться от этой парадигмы, в которой Шевчук всегда "круче", кроме как не с помощью "Веревок", где нет понятия "круче", а есть понятие "сейчас"? Ты улыбаешься мне, Вася, или скалишь зубы?

Василий: Игра — это копание в формах, а физиологическая потребность самовыражения — это не игра, Кира.

Кирилл: А, потребность есть, безусловно. Это все понятно. Но это все происходит все равно по заданным принципам.

Василий: Естественно, если других нет.

Кирилл: Просто мы даем вещам имена и этим сразу их чуть-чуть изменяем. У нас выстраивается логическая система восприятия мира. Сейчас я расскажу, как это работает. Возьмем, например, слово "концерт". Вот ты включаешь "Первый канал" и видишь людей, сидящих в зале, а перед ними под фонограмму два часа пляшет какая-нибудь "Фабрика звезд", среди которых есть и "рок-группы" с неподключенными гитарами. Они раскачиваются с амплитудой плюс-минус два метра от микрофона, звук роскошный, они колбасят, даже трясут какими-то своими ирокезами. А в зале сидят люди. И я на это смотрю как на затрату энергии. Затраты колоссальные. Пять тысяч людей купили эти билеты. С утра каждый из них гладил свое лучшее платье, мужчины долго завязывали галстуки, женщины говорили знакомым, что сегодня они не придут в гости, потому что идут на концерт в концертный зал "Россия". Они идут на концерт! Они приходят на концерт, садятся и видят все эти блядские ужимки и прыжки. То есть они не видят, что это блядские ужимки. На улице они бы это опознали как блядские ужимки, а тут они считают, что это концерт. Потому что настоящий артист должен вести себя именно так. Он так себя ведет, потому что он — Артист. И эти люди, заплатив огромные деньги, потратив кучу времени и энергии, сидят в своих в отутюженных платьях и накрахмаленных рубашках и слушают магнитофон! Ау, ребята! Вы заплатили немереные бабки за то, чтобы прийти к кому-то домой и послушать магнитофон. Просто дом такой, специально сделанный для слушания магнитофона. Даже не важно качество музыки. Важно, что вы заплатили бабки за возможность послушать магнитофон. И за это слово "концерт", который концертом не является. А потом еще будете всем рассказывать: "Я был на концерте". Кроме того, еще десять миллионов человек по всей стране смотрят этот концерт. И они тоже называют это "концертом". Они думают, что концерт — это вот это. Понимаешь? И они завидуют тем, кто в зале, потому что те, к счастью, живут в Москве, а они, к сожалению, в Урюпинске. Вот что я вижу. Я сейчас говорю не о моральной оценке, а о том, что людей можно закодировать вот таким способом. А есть люди, которые не хотят кодироваться по этим правилам. Они хотят кодироваться по собственным правилам. Эй, у кого тут лучшие собственные правила? А лучшие собственные правила у Игги Попа! Он такой вот кайфовый, и я буду жить по его правилам. Ну-ка, какая у него биография? А сколько он баб перетрахал? А с кем он там бухал? Вот это свобода! Вот это реальный чел! И, конечно же, в этой картине мира тут же всплывает образ свободного движения по миру — гитара на плече, ты на шоссе, большой палец кверху.... Это чтобы подальше от концертных залов, где такая бездуховность, где такие "концерты". Но это та же самая Игра. И ты начинаешь от этого отрываться только тогда, когда понимаешь, что это — Игра. Когда понимаешь, что разницы нет. Ты можешь быть естественным только сейчас. Это единственная альтернатива, которую можно противопоставить искусственности. И ты можешь осуществлять ее через уже освоенный тобой язык, через музыку. Так появляются "Веревки".

Василий: Я в таких категориях не размышляю. Лучше расскажи, кто альбом оформлял.

Кирилл: Дима Пчелкин. Замечательный человек, с которым меня в свое время познакомил Юра Наумов. Дима — московский дизайнер и художник. Он блистательно воплотил нашу с Васей идею.

Василий: Идея твоя была.

Кирилл: Хорошо, идея моя была. Идея самого оформления — берем и делаем каждую страничку в разных стилях... Короче говоря, тут уже начался голимый пиар. Обращаюсь к читателям, надо же как-то деньги отбивать. Друзья! Настоятельно рекомендуем вам приобрести альбом Василия К. и Кирилла Комарова "Веревки", именно приобрести, а не скачать из Интернета. И тогда вам откроются все тайны. Стоить это вам будет примерно 150-200 рублей на концерте. Купите альбом, и тогда вы проникните не только в музыку "Веревок", но и в тайны оформления "Веревок". А сложив вместе две эти тайны, вы постигнете такую тайну, которая, конечно, стоит гораздо больше, чем 200 рублей. По-моему, справился. Только дурак после этого не купит. Как считаешь?

Василий: И что ты не прогнал это на радио?

Кирилл: Был скован, стеснялся. Поэтому и не родилось вовремя. Есть же границы "можно-нельзя", а есть нейтральная зона, я об этом уже сказал. Так вот, эта зона постоянно расширяется. А в социальном плане со мной все нормально — хожу в штанах, не в сарафане. Моюсь регулярно, душусь теми же одеколонами, что и вы. Джинсы той же марки, что и у вас. Бить не за что, ребята!

Василий: Кира, я устал на тебя пялиться. Пошли за едой какой-нибудь сходим?

Кирилл: Ты голодный?

Василий: Нет, я просто подумал.

Кирилл: В этом и есть бесстрашие Васи. Все, что он думает, он тут же выдает в эфир, в микрофон. Я всегда говорю себе: "Не всякую глупость нужно говорить вслух". А у Васи этого нет. Он знает, что не может сказать глупость, и поэтому говорит. Я еще успеваю оценить — я сейчас скажу глупость или не глупость, а Вася — нет. Он просто бах сразу, и выбивает дверь. Вот так "Веревки" и получаются: Вася, рискуя здоровьем, выбивает дверь, а я говорю: "Все арестованы!" Всегда мечтал это сказать. Эта же сцена есть во всех американских фильмах, когда сначала врывается группа, всех вяжет, а потом последним появляется самый главный герой, подходит к самому главному бандиту и бросает небрежно: "Я же говорил, что я тебя возьму. Уведите подонка!" Вообще какой-то очень наглый наш образ вырисовывается. Но это тоже только образ.

Василий: Дело в том, что этим так же приятно заниматься, когда нас никто не слышит. Просто заниматься. Сочинять песню и петь ее самим себе. Это удовольствие.

Кирилл: Кстати, открываю сразу уж все тайны. Договариваемся ли мы о чем-нибудь перед "Веревками"? Вчера перед "Веревками" на "Эхе Москвы" мы договорились о единственной вещи: если возникнет ситуация, в которой нам придется выбирать между отношением с ведущим и "Веревками", мы выберем "Веревки". То есть могло кончиться непредсказуемо. Будь другой ведущий... Вася, мне интересно тебя спросить об одной вещи. Во мне вирус изменения заложен той музыкой, на которой я вырос. Когда я слушал LED ZEPPELIN и THE BEATLES, я влюбился в них в частности и потому, что они постоянно менялись и приучили меня к тому, что изменения — это синоним творчества и жизни. Меняешься — значит, живешь. И мне всегда не нравилось у большинства музыкантов то, что когда они понимали, за какой образ им больше платят, то они и оставались в этом образе до конца жизни, эксплуатируя золотую жилу. А у Васи-то это откуда? Занял достойную нишу, мог бы и сидеть.

Василий: Где я нишу занял? А я вот удивляюсь, откуда в тебе это взялось. Потому что в группах THE BEATLES и LED ZEPPELIN ровно столько, сколько есть. Откуда во мне этот вирус? По-моему, это естественно. Это не вирус. Те, кто не меняются — это у них, блин, вирус, поэтому они не могут меняться. Я не думаю, что стремление к изменению — это офигенно удивительная вещь.

Кирилл: Это для современного человека удивительно. У современного человека есть постоянное стремление к стабильности, а во всем окружающем мире изменения — часть жизни. Современный человек — не часть жизни. Это часть прогресса, часть представления о том, какой должна быть жизнь. А вот Вася — природный человек. И это удивительно.

Василий: Мои предки были кузнецы и краболовы.

Кирилл: Об этом песню нужно написать — "Кузнецы И Краболовы". Его предки — кузнецы и краболовы, а у него такой вот дамский кошелечек с розочками. И живет он в Швеции. Нормально?

Василий: Все, давайте есть мороженое.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Необходимое послесловие от Василия К., объясняющее все, что было сказано выше. Сопровождалось непрерывным истерическим смехом

Василий: Так вот. Они выработали такое отношение к политике, т.е. господствующее отношение к политике, экономике, господствующее в мире по отношению к окружающей среде. Это отношение, как правило, выработалось по отношению к окружающей среде. Это господствующее отношение транснационального капитала. И эта хрень почему-то называется "Кривая кузнеца". В ней показана зависимость выбросов в окружающую среду от уровня доходов на душу населения. Здесь, по-моему, уровень дохода, а там — уровень выбросов. Или наоборот. Вообще кривая — вот такая. Или вот такая. Пока государство не достигло еще определенного экономического уровня, оно выбрасывает по мере своего роста, индустриализируясь, все больше и больше в окружающую среду. Потом достигает какой-то точки в своем богатстве, национальном продукте. И потом эта кривая выбросов идет вниз. Потому что высокоразвитые технологии не гадят в окружающую среду. Что это значит? Поскольку даже самые развитые государства не достигли высшего пика, а остальному миру еще расти и расти, но все хотят двигаться в этом направлении, то Земле — кранты, если посмотреть на эту модель. Хотя они утверждают, что эта точка близко. И скоро все человечество там окажется до того, как будет разрушено. Но они врут. Комаров же — самый творческий, горящий, большой и открытый человек из всех тех, кого я знаю.

Автор: Старый Пионэр


Авторы:
Василий К.Кирилл Комаров

Василий К. & Кирилл Комаров - Верёвки

Оставьте отзыв об издании
Имя
Отзыв
Код

Рекомендации:


Василий К. "Найти человека"
Авторское издание, 2020
500 р. В корзину

Василий К. "Песни для бузуки"
Авторское издание, 2017
400 р. В корзину

Василий К. и друзья "Ego & E-Round"
Авторское издание, 2013
300 р. В корзину